Моя пятнадцатая сказка

* * *

Кажется, это было в Нихон. Сознание, вина пропитавшееся дурманом, все не могло понять город то какой. Да впрочем, ему вспоминать и не надо было.

Напротив пил молодой господин. Прекраснейший лицом юноша. Из знати особой. Да на коленях сидели красотки возле него. В кимоно ярких. За плечи он их обнимал, смеялся громко.

Приподнялся шаман недоуменно. Вгляделся. Не сразу понял, что его напрягло. А напрягло его несколько лисьих хвостов у молодого незнакомца. Которые кроме него никто не замечал. А еще картины, что внезапно увидел. Мерзкие картины чужой жизни. Трагедии, спешившей к юнцу. А ведь он потом себя тоже не простит!

— Послушай… — поднялся на ноги дрожащие старый шаман, — Иди к ней! Иди к ней сейчас! Иди к ней живей! Иначе ты больше никогда не сможешь смотреть на цветущие ветки глицинии!

Впервые он попытался — отчаянно хотел потому что — чего-нибудь попытаться изменить.

— Чего? — взгляд недоуменный поднял мужчина молодой на него.

Вдохнул невольно. Глаза пошире раскрыл: учуял запах кицунэ, что кружился близ странного незнакомца, нищего. Но в разных кланах кицунэ он его не видел никогда. И вроде бы женщины лисьи старались избегать стариков?.. Тем более, этот старый и ободранный. Взять-то с него нечего!

— Пока ты тут вкушаешь смех и объятия других женщин, она больная лежит. Прикрываясь одеянием нежно-сиреневым. Она сердцем просит тебя: «Вернись!». Она молит тебя: «Приходи!».

— Кто просит?! — хмыкнул лишь наглый самец молодой лисий.

— Та, которую ты любил.

— Я никого не люблю, — ухмыльнулся тот.

— Как так?.. — вскричала одна из его любовниц.

— А как же я, молодой господин?! — вскричала обиженно вторая.

— Ты! — старик качался, но твердо и мрачно смотрел на него, — Ты поздно поймешь! Ты слишком поздно поймешь все! — и вдруг расхохотался он жутко, — А, впрочем… беги не беги… ты все равно не успеешь увидеть ее! — расхохотался снова, жутко, — Мы начинаем ценить только когда потеряем все! Ха-ха! Вот мерзкая эта жизнь!!! — и вдруг упал как подкошенный.

Не двигался больше.

— Что… все? — сжалась напугано одна из девушек.

— Допился! — фыркнула вторая.

— Глициния… — отозвался старик вдруг глухо, дрогнула сморщенная рука, — Аромат глициний… их осыпающиеся лепестки…

И затих. Хотя и захрапел он через миг.

И вдруг подскочил, сорвался с места глупый юноша.

— Но господин! — вскочили любовницы его, — А как же мы, молодой господин?!

Сколько дней прошло, часов сколько — старый шаман не помнил. Ему было все равно. Догорал закат. Многие из выпивох уж по домам разбрелись. Если у кого-то был дом.

Он, невольно принюхавшись — как будто почудился легкий хвойный аромат — вбок посмотрел и увидел в саду, весною окутанном, стоявших рядом мужчину молодого и девушку. Они встревожено смотрели на него. Уныло безжизненно опустились хвосты лисьи у каждого за спиной. Поймав взгляд его, рванулась отчаянно к старику девушка. Да спутник за локоть перехватил ее. Она сердито посмотрела на него. Он качнул головой.

— Не надо! — шаман взмолился, — Не напоминайте мне ее! Уж слишком похожи ее и ее черты!

Задрожала девушка. Глаза слезами заволоклись.

А вдруг?.. Его дочь?.. И… сын?.. Ужели выросли так они? Да сколько же времени прошло?..

Приподнялся задрожавший старик. С трудом подняться смог на онемевших ногах. Да сад был уже пустой. Только он и закат. Он внимания не обратил, что в месте одном, кружась, падал цветочный снег, заметая на траве чьи-то следы, а на других травяных кустах много-много цветочного снега намело.

Вздохнул шаман и сел снова пить.

Неясно, то день был тот же или день иной?..

Но свет уходящего солнца вдруг кто-то ему преградил. И небо, кровью окрасившееся, спрятал совсем кто-то от него.

Поднял голову старый шаман. Лис молодой стоял напротив него. В облике человеческом пришел. В грязи дорожной заляпана была его роскошная одежда цвета весенней зелени.

— Она умерла! — сказал потерянно мужчина молодой, — Я не успел!

— Я же говорил! — и засмеялся вдруг старый шаман жутко.

Тот, который видел чужое прошлое и будущее. Но не видел ничего из своего. И ничего изменить не мог.

Ненависть сверкнула в глазах молодого кицунэ. Прищурился он.

А потом вдруг согнулся от боли внезапной старый шаман, ощутив в груди своей нож. Кровью закашлялся.

С улыбкою мстительной повернул лезвие в сердце его юноша.

— Да чтоб ты сдох! — сказал он, — Смеяться дерзнул, собачье дерьмо?! Смеяться дерзнул над ней?! — и пнул его в грудь ногой.

Захлебываясь кровью, упал на спину старик. Лезвие страшно жгло.

— То драгоценность рода моего! — сказал лис молодой насмешливо, — Подарок от удзигами нашего, который любого убьет!

И, посмеиваясь, ушел.

Лежал, захлебываясь кровью, старый шаман. Тело дергалось в агонии последней.

Тускнело небо и край кровли над ним. Слабело тело, большей части крови лишась.

Звуки новые вдруг различил. И шум борьбы.

— Да вы что?! — вопль молодой. Возмущенный, — Да отпустите же! — нет, испуганный.

А вроде он недавно сына видел пред собой?..

С трудом, задыхаясь, сесть сумел старик. Голову медленно в сторону шума повернул.