Моя по умолчанию

– Ты, как всегда, романтичен, – фыркаю я. И уже в который раз ловлю себя на мысли, что рядом с ним, таким неромантичным, мне удивительно хорошо. Все же я формировалась в определенной среде. Среде, насквозь пропитанной фальшью, неискренностью и душной завистью. Среде, в которой у каждого поступка – двойное дно. А у каждого человека – свои мотивы. И, наверное, меня трогает как раз то, что он не играет, не пытается выглядеть лучше, чем есть, чтобы произвести впечатление. На меня. Да и вообще на кого-либо.

– Эй! Попрошу! Между прочим, это я придумал этот пикник!

Астахов обводит рукой плед, на котором он возлежит, и разложенные вокруг закуски. Осторожно, придерживая тарелку с теплым пирогом, усаживаюсь рядом. Может, мне и впрямь стоило одеться – плед шерстяной, я тут же начинаю чесаться, как в детстве, когда мама заставляла надеть ненавистный колючий свитер. Впрочем, одевшись и раздевшись несколько раз за последние два часа, я решила, что это – мартышкин труд. Потому, собственно, я и голая. И по этой же причине – голодная. Угрозы моего муженька не были пустыми. Он действительно выжал из меня все соки.

Тянусь к исходящему паром пирогу с судаком. Тесто воздушное даже на вид, пропитанное маслом и травами. От аромата текут слюнки. Я открываю рот, но попробовать пирог не успеваю, потому как Астахов сметает его в одну секунду прямо из моих рук.

– Грабеж! – возмущаюсь я, беру второй кусочек и для надежности отползаю от Георгия подальше. Он жует, активно работая челюстями, и, ни капельки не раскаиваясь, улыбается.

На дворе третий час ночи. К чести Астахова стоит отметить, что он дал мне поспать. Пару часов, но все же. Я оценила, что он не стал меня будить, когда меня срубило мгновенно, после первого раза. Кажется, Георгий даже помог мне добраться до кровати. По крайней мере, проснулась я именно в ней. А отрубилась прямо на трюмо – волнения этого сумасшедшего дня не прошли даром.

Астахов смещается. Я отдергиваю руку с зажатым куском пирога, думая, что он опять провернет трюк с попыткой его отъема. Да только в этот раз у него совсем другие планы:

– Налью нам вина.

– Если только немного. Алкоголь мне нельзя.

– Я в курсе. – Георгий глядит на меня насмешливо, мол, это ты – еще девчонка неопытная. А я – взрослый дядечка, уже и не через такое проходил. Ну и ладно. Подумаешь! Мне нравится даже эта его снисходительность. Я и впрямь впервые за много-много лет чувствую себя молодой и глупой. Рядом с ним.

– Ну, за деда!

– Неожиданно, но давай.

– Почему неожиданно?

– Это первый твой тост после нашей свадьбы, – дую губы.

– Нет! После нашей свадьбы было много-много тостов. А этот тост – первый после брачной ночи. А кого, как не деда, мне за нее благодарить?

– Что-то я не улавливаю логики.

– А до меня, наконец, дошло, что задумал этот хитрец, наложив на нас епитимью воздержания. Ожидание сделало эту ночь особенной…

– Ну, нет. Отец Алексей точно о таком не думал.

– Ты его плохо знаешь, – усмехается мой муж.

– Он – священник, – терпеливо поясняю я, как будто для Астахова это – сюрприз.

– А еще – он большой хулиган. И мудрейший из всех живущих. Ну, дед! А я-то, признаться, так на него злился! А сейчас готов расцеловать. Оно того стоило.

– Хм…

– Что?

– Я-то наивно думала, что это ты так хорош. А тут, оказывается, все дело в воздержании.

– То, что я хорош, это бесспорно, – оскаливает зубы в хищной улыбке Астахов. – Ну? Чего молчишь?

– А что говорить?

– Ты хорош, о, мой любимый муж.

– Ну, не знаю. Я, кажется, не распробовала.

– Не распробовала? Ах ты ж… Ах ты ж… Нимфоманка!  – Георгий резко меняет положение и, нависнув надо мной, заставляет откинуться на спину.

– У нас всего-то два раза было, – специально его подначиваю, ощущая в горле ненормальное распирающее счастье.

– Мне сорок три года, женщина! – в противовес собственным же словам, Жорка прижимается ко мне вполне рабочим инструментом. О-йо. Мне же и самой не восемнадцать! Я просто хотела его раздразнить… А теперь, похоже, придется расплачиваться.

Астахов соскальзывает взглядом на мою вздымающуюся грудь. Черты его лица заостряются, становятся хищными.

– Жора… – пищу я.

– Поздно. Ты нарвалась, Астахова.

– Не помню, чтобы я меняла фамилию, – задыхаясь, бормочу я,  потому что его губы уже там… на вершинке. И зубы там, и язык. А если уж я нарвалась, то и терять нечего.

– Меняла–меняла, – отмахивается нетерпеливо. – Мы же поженились. – И снова возвращается к прерванным было ласкам.

– Погоди! – упираюсь ладонями ему в грудь.

– Ну, что такое?

– Ты же не серьезно? Про фамилию.

Он садится, глядя на меня из-под нахмуренных бровей. Я приподнимаюсь на локтях. И все, вроде бы, как и секунду назад – в окна метет снег, трещат дрова в камине. И не так. Потому что и моя голова трещит. Взрывается. Под этим его тяжелым немигающим взглядом.

– Почему несерьезно? Более чем.

– Но как? – обнимаю себя за предплечья, почему-то сейчас мне совершенно не хочется разгуливать перед ним голой. И уязвимой. – Для этого ведь нужно мое согласие. Нужно заполнить какие-то документы… – замолкаю, уже понимая, как наивны мои слова.