Моя подружка

Когда свободное место на нашем столике закончилось, мы решили, что пора уходить, наш бедный официант был очень бледен и обеспокоен. Возможно, на кухне заканчивались бокалы для коктейлей? В любом случае, мы оставили щедрые чаевые, благодаря Наяде и ее чиновнику, за него была произнесена пара последних тостов. За что мы пили в начале вечера, думаю, я не вспомню никогда. Зато мне отлично запомнился таксист, который вёз нас обратно, он всю дорогу так плотоядно взирал на Наяду, что я стала переживать, не обитают ли в этой местности потомки каннибалов. К счастью, когда мы выходили из машины нас встречал чиновник – возможно, он боится спать один и потому с нетерпением ждал нашего возвращения. При виде представительного мужчины с красным цветом лица и довольно разъярённым видом таксист решил не задерживаться, поэтому мы так и не узнали его истинных намерений.

На следующий день, когда утром (ближе к обеду) мы с Наядой возле барной стойки восстанавливали свое душевное равновесие, я спросила у неё про таксиста. Оказалось, что его она совсем не запомнила и рассказывала мне что-то забавное про официанта, на которого я, в свою очередь, не обратила никого внимания.

Сегодня я провела в море два часа. Сначала яростно боролась с ним, остервенело работая руками и ногами, моя кровь разогрелась до того сильно, что стало жарко в прохладной воде. И я сдалась, расслабившись всем телом и покорившись волне. Море нежно подхватило меня, держало в своих объятиях, гладило, успокаивало. Каждый раз я думала, что всё – это последняя минутка, я выбилась из сил, мне нужно на берег, но море подбадривало меня, окутывало тёплым приливом, как пушистым дорогим манто. Принимая подарок, приходилось оставаться.

Периоды активности, сменялись моментами блаженного наслаждения. Мы любили друг друга в эти минуты – я и море. Оно оказалось хорошим любовником, в меру горячим, в меру сладострастным и немножко холодности напоследок. Это для того, чтобы самолюбие потом требовало возвращения для полной победы.

Когда я выходила из воды, увидела Наяду. Лёжа в шезлонге, она провожала меня удивлённым, оценивающим и понимающим взглядом. Кажется, она единственная на не очень многолюдном в тот час пляже поняла, свидетелем какой интимной сцены только что стала. Не думаю, что смогла бы себе позволить такие эмоции в окружении плавающих людей. В эксгибиционизме меня никогда нельзя было упрекнуть. Но всё же со стороны – я та, которая любит плавать в море, что я, в общем, и делала. Думаю, меня выдало только выражение лица и излишняя внимательность Наяды.

Впереди предстоял хороший обед и прекрасный сон. Несомненно, прав был Барышников, утверждая, что подушка – это лучшая любовница.

Как-то раз, за послеполуденным стаканчиком, Наяда спросила:

– О чём ты думаешь, когда заплываешь далеко? Настолько далеко, что даже наш пляжный спасатель начинает заметно нервничать.

– О том, что подо мной тысячи метров воды, которые могут убить меня.

– Ты любишь Сартра?

– Сартра?

– Да, стоило задать тебе этот вопрос, чтобы увидеть это удивленное лицо.

– Я полагала, что тебе ближе философия гедонизма, чем экзистенциализма, – ответила я.

– Да, это мне в тебе особенно нравится. Большинство людей, причисляющих себя к интеллигенции, испытали бы дискомфорт от того, с кем им, оказывается, приходится делить литературу Сартра. Ты же просто удивляешься моему выбору.

– Поясни про «интеллигентных».

– Люди с профессией, признаваемой в обществе, с определённым уровнем дохода и читающие что-то кроме социальных сетей? Они согласны делить с тобой столик в ресторане, бутылку хорошего вина, беседу, но не литературу. Наверное, потом их накрывает волна самобичевания на тему: я что, читаю книги для проституток? Такой вот локальный снобизм.

– Почему ты живёшь так?

– Потому что ленива и не хочу работать. Мне нужно, чтобы за меня кто-нибудь отвечал. Знаешь, как в детстве нам всем рассказывали про крепкое мужское плечо, мне оно действительно нужно. Я, рассуждая, пришла к выводу, что мужчины больше всего берегут свои дорогие вещи. По натуре я совсем не кошка, которая гуляет сама по себе, скорее, преданная собака. Теперь я практически пребываю в роли самой дорогой вещи. Однако мой спутник не способен дорожить даже этим.

– Почему он с тобой?

– Почему терпит моё презрение к нему? Думаю, из-за его чрезмерно властной матери. Знаешь, привык с детства, и теперь ему этого не хватает. К тому же реванш с его стороны: теперь это презрение полностью в его власти.

– Он распускает руки?

– Что ты, он на это не способен.