Моя политическая биография

В узком кругу лидеров я расширил исключительно для их внутреннего пользования информацию о расколе в Московской организации в апреле текущего года. Я рассказал о расколе уже в первый день съезда, поясняя ребятам Гребнева ситуацию с Александром Гельевичем Дугиным. Но рассказал вкратце, всячески избегая отрицательной оценки личности Дугина. Я хотел, чтобы он остался отцом-основателем НБП, не желая подвергать несправедливой ревизии его образ, потому что так было лучше для самой партии. «Чтоб не затирать потом лиц на фотографиях и не подвергать цензурированию партийные архивы», — смеялся я. Однако региональным лидерам полагалось знать больше. Многие из них видели бурную антинационал-большевистскую полемику, развитую «Гельичем» в Интернете. Я объяснил ребятам, что у Дугина оказался скверный и склочный характер. Что он злорадствовал по поводу раскола московской организации, что он интриговал против партии. Что радовался тому, что с ним ушли, как он считал, лучшие партийцы. Что впоследствии он пытался оторвать от НБП региональные организации…

«Мы припомним ему всё это в Ночь Длинных Ножей, Эдуард Вениаминович», — сказали из заднего ряда. «А почему нельзя было слить всю эту информацию в «Лимонку»?» — спросили меня. «Взвесив «за» и «против», зная, как, прибывая в провинцию, московская муха становится слоном, мы решили не обнародовать раскол. Решили, что такая информация может внезапно поделить партию на две части: на тех, кто за Лимонова, и на тех, кто за Дугина, в то время как конфликт произошёл по причинам куда более важным, чем отношение партии к этим двум личностям. Потому мы решили скрыть от партии конфликт. Вину беру на себя и считаю, что мы поступили правильно. Сгоряча все вы могли бы поделиться и сегодня мы имели бы НБП(Л) и НБП(Д) или же несколько НБП по подобию многочисленных Трудовых Россий». Руководители региональных организаций согласились, что в данном случае умолчание было правильной тактикой.

Вечером я дал по очереди вести колонну национал-большевиков Гребневу и Маузеру. Было нас много, выглядели мы браво, и многочисленные отряды милиции, конвоирующие нас, глядели на нас угрюмо. И кричали мы громко. На эстакаду у мэрии, как бывало в прежние годы, нас и наших союзников не пустили. Пришлось выступать внизу, у гаражей, подставив небольшую трибуну и подкатив в качестве заднего фона грузовичок «Трудовой России».

После митинга я простился с теми делегатами, кто отправлялся на вокзалы. Предостерёг тех, кто собирался отправиться к стадиону на всенощную службу в память погибших здесь 5 лет назад. Предостерёг от излишеств как в потреблении алкоголя, так и в общении. «С каждым годом здесь отираются в эти дни всё больше пустых и никчёмных людей, не имеющих к защите Белого Дома никакого отношения. Будьте бдительны». И с сознанием выполненного долга отправился спать. В сопровождении Насти и охранника Локоткова. Разумеется, были и недовольные, всегда есть люди, пылко желающие, чтобы праздник длился и не прекращался. В этот раз недовольны были питерцы. Я же был очень доволен. Вся эта орава без особенных эксцессов сумела принять важные решения, пообщалась, убедилась, как нас много и как мы сильны. В чём и состоит задача съездов политических партий.

глава XV. Министерство юстиции

Крашенинников — сейчас он депутат и глава Комитета, кажется, по законотворчеству — был министром юстиции и напоминал увеличенную копию Николая II. Увеличенную и надутую. Николашка вот только не был, по-моему, блондином, а у министра же были яркие губы, голубые глаза и остатки волос на голове свидетельствовали о том, что он блондин.

Было 6 октября, и я сидел в кабинете министра. Он согласился со мной встретиться — легко, без проблем согласился. Я решил на основании этого, что он положительный тип, но оказалось — я ошибся.

Почему я к нему обратился? Накануне он высказался в негативном духе об экстремизме. Если мне не изменяет память, он готовил проект закона о противодействии экстремизму и фашизму, и вот моя Национал-большевистская партия, как и РНЕ, являются у нас в России примерами экстремистских организаций. Я написал ему письмо, соблазнив по телефону неизвестную мне секретаршу, добыл номер его факса и предложил министру встретиться. Дабы я мог лично развеять сложившееся у министра Павла Крашенинникова впечатление, что якобы НБП — экстремистская организация. К моему удивлению, мне позвонили, соединили с ним, и мы договорились о встрече.