Моя Прекрасная Ника

Подъехал к ее подъезду на 5 минут раньше договоренного срока. Но она сразу же и спустилась. Видимо, поджидала у окна. Пулатов не сомневался, что Ника, как и он, тоже будет принаряженной. Но женщина, которая приближалась к его машине, ввела его на мгновение в замешательство.

В лучах вечернего летнего солнца, пробивавшихся сквозь кроны чинар, она была ослепительна. Шикарное платье из бордового атласа с мелкорифленной фактурой и мягкими переливами облегало ее стройное тело. Грудь закрытая, но плечи и руки оголенные. Талия подчеркнута широким поясом, представляющим собой ячеистое переплетение кожаных полосок черного цвета. Несколько выше колен юбка переходила в пышное плиссе. Черные волосы собраны в прическу руками профессионала. В мочках ушей – по глазку рубина в крошечной оправе золотых кружев. В левой руке черный кожаный клатч – изящная сумочка, пожалуй, вдвое больше ладони и без ручек, украшенная по кокетке шлифованными самоцветами красных и коричневых оттенков. Подобный набор камней, но меньших размеров, обвивал запястье той же руки по периметру золотой цепочки с довольно крупными звеньями. На безымянном пальце правой руки такое же кружево, как в ушах, но больше размером, и рубин крупнее. Ухоженные кисти рук, тонкие пальцы, дополнительно удлиненные аристократическими ногтями. Неброский макияж, но тонко подобранный, тщательный и выигрышный: брови, веки, ресницы, губы. Помада и маникюр – под цвет платью.

Впрочем, всех достоинств одеяния и облика несравненной женщины, лебедем плывущей в его сторону, Фархад никак не мог охватить разом. Их он рассмотрел позже. Сейчас же был общий восторг от явления этого чуда, этого шедевра, над созданием которого, кроме главного творца – Природы, потрудились многие искусства в сочетании с тонким вкусом. И было легкое головокружение от мгновенного, инстинктивного осознания: обращенная к нему улыбка этой богини очаровательнее всех деталей и аксессуаров ее туалета, обворожительнее всех штрихов ее великолепия.

В следующий миг Фархад коротким замыканием вывел себя из оцепенения, соскочил со своего места, резко обогнул спереди свою бирюзовую буханку (так в народе прозвали Дамас), бросился к двери и распахнул салон перед дамой.

– О, несравненная Дульсинея! Простите своего бедного Дон-Кихота! Как бы он хотел подать для вас золоченую карету, запряженную цугом в двенадцать вороных! Увы! Большего, чем этот тарантас, в которую ваш верный рыцарь впряг своего Росинанта, у него нет!

– Дульсинея не считает, что первейшими достоинствами человека являются блеск вещей и предметов, его окружающих…

– Но ваш кавалер осветит эту лачугу своей истинной заботой о вас, согреет своими искренними чувствами к вам, и вы почувствуете, поверите, что вас окружают стены императорского дворца!

– Дульсинея разрешает своему верному рыцарю помочь ей взойти в эту чудесную карету…

Да, это было необходимо: в первый раз, когда он вез ее с Ташкента в Алмалык, она была в дорожной одежде, в джинсах, теперь же – вечерний наряд чуть ли не до земли, а днище тарантаса высоко и кузов без подножек.

Она взялась обеими руками за платье чуть ниже колен и приподняла подол: икры ног идеальной формы, обтянутые прозрачным черным капроном с малиновыми сердечками, да изящные бордовые туфли на высоких шпильках. Что это такое, умопомрачительные женские ножки? Такие, что увидишь – и теряешь дар речи. Безусловно, о них и упомянул Пушкин в «Евгении Онегине». Даже у него не нашлось слов, чтобы описать! Да и к чему слова, когда взрывом подступает ко всему твоему существу одно желание – обнять! Фархад едва сдержался. С внутренней дрожью – словно зеленый юноша! – легонько взял ее сзади за талию и, предупредив:

– Осторожно, не ударьтесь головой! – подсадил в карету.

«Мис карвон» («Медный караван») был почти пуст: еще было по-летнему рано, а вечерний ресторан – развлечение, которое ассоциируется с сумерками и ночью. Но главная причина крылась в другом: в те годы людям было не до излишеств, основная часть населения плавала в проблемах выживания, другие – едва не тонули в растерянности после неожиданного развала СССР, остальные – еще не научились делать деньги в изменившихся условиях, и молодая поросль новых узбеков еще не подросла, не оперилась.

Они заняли столик впереди, возле окна, слева от эстрады. Сделали заказы. Повели разговор, поначалу, как это водится, почти банальный для постороннего наблюдателя, но им – интересный и приятный. Главное – они были вместе, рядом друг с другом, и это уже было замечательно.

– Здравствуйте! – раздался голос сбоку от Фархада, который явно обращался к нему.

– А, здравствуй! Ты тоже здесь! С друзьями?

– Я здесь работаю. В буфете.

– Да, я знаю. Но я как-то не думал, что ты работаешь именно в этом ресторане. Повезло нам! – последнюю фразу Фархад Асхадович произнес с легкой иронией.

– Из спиртного вы ничего не заказали. Что будете пить? Я угощаю…

– Нельзя! За рулем. Еще нужно в Ташкент возвращаться.

– Может, вашей девушке что-то принести? Вино, шампанское, коньяк, ликер, коктейль?