Моя прекрасная преподавательница, или беременна от студента (СИ)

— Если все высказались, то завершу, пожалуй, наше собрание! — вклинился Александр Семенович. — Алине Хаматовне рекомендую быть более осторожной и не давать поводов для сплетен… Никто здесь не сомневается в ее моральном облике. Верно же? Или у кого-то есть более весомые доказательства, чем пребывание наедине со студентом в открытой подсобке целую минуту и букет, преподнесенный студентом преподавательнице? — он обвел аудиторию взглядом. Коллеги предпочли промолчать.

Только Альбина Ахметзянова взглянула на меня с некоторым сочувствием, смешанным с завистью. Мол, за мной-то студент бегает, а у нее все наоборот. Ну да, они с Аней приложили титанические усилия, чтобы привлечь парней, а не избавиться от них. Надо сказать, Альбина выглядела вполне симпатично. Красавицей я бы ее не назвала, но аккуратные черты лица, светлые волосы, правда, не очень густые, и стройная фигурка вполне могли привлечь мужчину. Просто попался не тот субъект.

— Раз никто не спешит высказываться, то повторюсь. Алине Хаматовне следует вести себя осторожней, чтобы не давать поводов для досужих сплетен. В остальном, не вижу ничего ужасного в описанных происшествиях с ее участием. А теперь всем надо приступать к работе.

— Вот Татьяна Матвеевна облажалась! — радостно шепнул мне на ушко Ирек. А Настя Рудникова потащила срочно пить чай. Уж она-то знала, чего больше всего хочется после разбора полетов на заседании кафедры. По счастью, у Ирека начиналось занятие, а у нас с Настей было окно. И отличная возможность перекусить, перемыть косточки коллегам за их выступление на заседании кафедры и успокоиться. Мне, во всяком случае.

…Следующие недели прошли вполне буднично.

Вяземцев не приставал ко мне после лекций и не караулил с букетом в коридоре или возле крыльца корпуса. Да и в подсобку я больше не заходила. Не хотелось признаваться даже самой себе, но я немного скучала по безумствам этого взрослого студента. Мужчины, а не мальчика, как я его видела.

Злость и ярость от того, что Шаукат действовал почти против моей воли, как ни поразительно, со временем стерлись… Вспоминалось его извинение и то, что Вяземцев все-таки отступил. Отпустил меня и позволил уйти…

Если бы он, в самом деле, хотел довести дело до конца, желал именно этого, я вряд ли его остановила бы. Слишком силен этот мужчина… Да и я время от времени плавилась от его поцелуев и забывала, как все неправильно…

Кричать и звать на помощь я однозначно не стала бы. Вот уж когда меня возвели бы на костер общественного порицания и прилюдно сожгли на заседании кафедры при помощи обвинительных слов и пристыживающих аргументов.

Раз он меня обнимал и тискал — значит дала повод, раз целовал — значит, соблазняла. Раз не реагировал на мои попытки отстраниться — значит не особенно я вырывалась.

Именно так и не иначе рассудили бы в моем вузе. Особенно некоторые коллеги.

Значит, ничего не мешало Вяземцеву сделать то, чего он хотел.

Ни-че-го. Кроме моего расстройства, возмущения и отказа…

Он сам принял решение и сам освободил меня…

И сейчас вел себя очень примерно. Не компрометировал и не пытался добиться внимания…

Если бы Вяземце все это время бегал за мной, пытался оправдаться, что-то доказывал или убеждал, я бы, наверное, только сильнее злилась.

Но его деликатное поведение, без очередных заскоков и выкрутасов, без попыток чего-то добиться, почему-то заставило меня почти простить Шауката.

Поверить в его «временное помутнение», в его раскаяние и уважение.

Единственное, что делал Вяземцев — это смотрел на меня задумчиво, изучающе, неотрывно на лекциях и очень дотошно, прямо-таки скрупулезно выполнял все задания на лабораторных и практических занятиях.

Сдавая лабораторные работы он иногда как бы случайно касался коленом моей ноги под столом и задевал мои пальцы ладонями. Иной раз я даже думала, что придаю этим мелочам слишком много значения и сам парень ничего не замечает. А иногда… иногда я ловила на себе такие его взгляды… Они прожигали насквозь, плавили, лишали покоя.

В такие мгновения Вяземцев замирал, почти не двигался и лишь иногда сглатывал. Весь уходил в наш зрительный контакт. И ближе к концу этих долгих недель до сессии, я снова начала сомневаться — не я ли инициатор этого гипноза? Может быть, это я слишком внимательно смотрю на Вяземцева, а он удивленно глядит в ответ?

Мне не хотелось знать — так ли это. Совсем не хотелось. И наши гляделки, редкие касания продолжались.

Меня в такие минуты охватывало волнение. Не так, чтобы я задыхалась, словно подросток. Но пальцы покалывало и становилось неловко и приятно одновременно.

Я не понимала, что между нами происходит. И одновременно не могла отделаться от мысли, что все это лишь в моей голове.

Зачем я этому плейбою? Он, наверняка уже нашел другую. Более уверенную в себе, более красивую и на все согласную. Буквально!