Моя преступная связь с искусством

Дайан ди Прима:Немного. Когда мне было около пяти лет, я разговаривала по-итальянски с бабкой и дедом. Дед читал мне Данте, он обожал оперу и стихи, был анархистом. В политическом, да и вообще всех других смыслах, он оказал сильное влияние на меня. Но начиналась война и родители, живя в Америке, всего опасались. Я родилась в 1934-м, но к 1938-му они уже знали, что будет война. И поэтому мне пришлось забросить итальянский язык. Во мне живет страх. Страх, перешедший от моих родителей ко мне, страх, мешающий мне говорить на языке моих предков.

Вопрос:Вы общались с родственниками в Италии?

Дайан ди Прима:Нет. Мне кажется, что мои родители этого не хотели. Причиной тому был свободный образ жизни, который я вела. Родители думали, что итальянские родичи придут в ужас, увидев меня. Я была два раза в Сицилии, и оба раза моя мать не дала мне их адресов.

Вопрос:Отношения с отцом, исходя из книги Ваших воспоминаний, складывались совсем непростые.

Дайан ди Прима:Мой отец вырос в Сицилии. У него были очень консервативные взгляды, особенно по отношению к женщинам. Мне не разрешалось играть на улице вместе с моими братьями, например. Кстати, кое-что опубликованное в моих мемуарах пришлось не по вкусу родным. На их взгляд, я не должна была обнародовать эти семейные истории, все эти семейные тайны. Мои братья даже собирались опубликовать опровержение. Им кажется, что родители были на самом деле не такими, какими они представлены в моих мемуарах. Но ведь это мое занятие и я должна обо всем этом писать.

Вопрос:Автоответчик у Вас дома разговаривает Вашей поэмой: «мои дорогие американцы, мы чистосердечны и глупы (we are pure and stupid).»

Дайан ди Прима:Так на самом деле все так и есть. У нас нет интеллекта, нет способности видеть хитросплетения мировой истории, на какой стадии мы находимся, куда мы идем. У нас коррумпированное правительство, самое коррумпированное правительство в мире, и мы сами приглашаем к себе все эти беды. А никто этого не замечает совсем. Во время войны с Афганистаном я оказалась в Нью-Джерси, где проходила моя первая выставка акварелей. В отеле было совершенно нечего делать и тогда я включила телевизор. А там как раз показывали, как местные жители покидают Афганистан с рюкзаками. Ну совсем ничем не отличаются от американцев! В том, как мы подходим к простейшим вещам, мы очень похожи на этих афганцев. Например, какой-нибудь городской бродяга в Сиерре, у него такое же отношение к своему выживанию… чуть что, он также возьмет рюкзак и пойдет. А американцы не могут понять, что мы намного более похожи на этих афганцев, чем на каких-нибудь образованных парижан или римлян. Мы очень похожи на этих людей, которых бомбим.

Вопрос:События одиннадцатого сентября… как они на Вас повлияли?

Дайан ди Прима:Не сами события, а как мы глядим теперь на разные вещи. Я не боюсь терроризма, но не хочу, чтобы полиция все время сновала бы под моим носом. Я больше не разъезжаю, как раньше. Осенью я обычно колесила с выступлениями по стране. Как только начинались занятия в школах и колледжах, я собиралась в дорогу. И затем весной — чтения, заседания, лекции. Теперь, если я и устремляюсь куда-то, то потому, что моя дочь готовится к родам, и я должна быть рядом с ней. Когда-то эти мероприятия были частью моего дохода… теперь я делаю на одну треть меньше. Но вообще-то я никогда не зарабатывала огромные деньги. Вместо того чтобы покупать книги, я иду в библиотеку. Сейчас я более счастлива, чем когда я «в дороге». Когда-то я занималась этим потому, что думала, что это просто необходимо, что это мой долг. Думала, что могла как-то помочь тем, кто собирается стать художником или писателем. Теперь я не собираюсь этого делать за счет своего хорошего настроения. Мне шестьдесят восемь, я могу посидеть дома или начать рисовать.

Вот, к примеру, мой стих. Я написала его в Нью-Йорке за два дня до того, как мы начали бомбить Афганистан. Я не собираюсь притворяться, что наш мир абсолютно нормален. Говорят, что собираются поместить армию в аэропорты. Все типы обмундирования, все виды оружия в гражданском аэропорту. Вчера мы обедали в этом ресторане с моим другом, писателем-битником Майклом МакЛюром. Он только что вернулся со своих выступлений. И вот он брюзжал, объясняя, что занимается всем этим не по своей воле, а ради карьеры. И я сказала ему: «Майкл, тебе уже семьдесят. Ты можешь выбирать. Делай что хочешь».