Моя преступная связь с искусством

Именно эта дочь, после его необъяснимого исчезновения с поверхности жизни, составила список, чем был для нее молчаливый, невыразительный, но постоянно присутствовавший в ее судьбе и квартире отец, и поняла, что несмотря на отсутствие действий, он все-таки смог заполнить несколько нежных ниш, до сих пор поддерживающих ее на сентиментальном плаву.

В соответствии с этим списком, он был для нее заграничной монеткой с дырочкой прямо над цифрой «один», которую он просверлил для нее на заводе, чтобы вдеть туда колечко цепочки;

свинцовой битой для ушек, которую он по ее просьбе отлил; заснеженной крышей, на которой он стоял с лопатой и сбрасывал снег, а она сидела в сугробе внизу в резиновых сапогах, в которые снег затекал подтаявшей сахарной ватой;

маленьким зеленым медведем и собственноручно им вырезанной пенопластовой лестницей, по которой зеленый медведь поднимался, преодолевая все семь ступеней — так отец объяснял ей нотную грамоту;

синим платьем с белыми красивыми кисточками и прикрепленным к нему оранжевым круглым значком с изображением зайца «Ну, погоди!» (ей было пять, они возвратились из театра, а она, не желая ложиться спать, сопротивлялась сниманию платья, и тогда он рванул, и люстра закачалась как бешеная, продираясь сквозь мутную толщу накипающих слез, а пластмассовый заяц-значок, задетый люстрой, расколовшись, упал на паркет).

Он также был для нее давним случаем на рыбалке, и это странное соединение — рыбалка-отец, отец и рыбалка — запомнилось навсегда.

Отец к рыбалке был равнодушен, но, поскольку дочь неоднократно заводила разговор о червях и карасях, он спустился в придорожный лесок. Выбрал деревце, снял шкурку ножом, наблюдая, как выгибается под лезвием обнажающееся древесное тело (кора осталась на рукоятке, чтобы было удобно держать) — а затем прикрепил поплавок, леску, крючок.

На пирс, прямоугольную коробку с бортами, засыпанную серыми, антрацитно поблескивающими на солнце острыми камешками, восьмилетняя Саша пошла вместе с двоюродным братом.

На камешках или прямо болотными сапогами в воде стояли серьезные рыбаки.

Саша нагнулась и, пытаясь закрепить рукоятку удочки между большими камнями, так, как тут делали все, уронила ее в воду и она поплыла. Тринадцатилетний кузен выхватил удочку из воды и предложил: «Давай лучше блинчики будем пускать…»

Отец тем временем расчленял червяков, катал катышки из специально приготовленной булки, следил за застывшим в воде поплавком.

Саша поставила желтый, импортный, все еще пахнущий новой резиной сапог (когда их только купили, она клала их на ночь рядом с собой на подушку, над чем мать и сестра потешались и только отец, видимо, понимал, потому что молчал) на деревянный поребрик, отделявший пирс от воды.

Кузен размахнулся и зашвырнул камешек в воду. Взрослые рыболовы принялись сматывать удочки и один за другим уходить.

Отец взглянул на дочь, но ничего не сказал, продолжая рыбалить: у него несколько раз дернулся поплавок, но, когда он подсекал, крючок возвращался пустым.

Плоский камешек кузена выскочил пару раз из воды и исчез в тростнике. Саша широко размахнулась, подалась вперед всем телом и, не удержавшись на ногах, оказалась в воде.

Годы спустя двоюродный брат рассказывал ей, что был ужасно напуган. Только Саша с головой скрылась в воде, как отец прыгнул за ней и через секунду уже вынырнул на поверхность с ней на руках.

А-м, крепко держа мокрую дочь, не проронил ни единого слова, но кузен понял, что надо немедленно собрать стыдные снасти и послушно за ним семенить…

Может быть, все эти трогательные, связанные с А-мом крошечки-хаврошечки детства с лихвой восполняли его черствость в других областях?..

* * *

К примеру, сразу после того, как отцу А-ма поставили безобразный диагноз — рак поджелудочной железы — ему исполнилось восемьдесят пять, но А-м на чествование отца не пришел, сославшись на то, что вместо личного приглашения получил общий, отстраненный, отправленный сразу нескольким людям имэйл.

А отец А-ма справлял последний день рождения на этом свете, и все это знали.

Он сидел, усталый, бледный, сиреневатого цвета покойник, и отламывал от жирного торта куски с такими усилиями, как будто это были обломки скалы.

Затем спросил:

— А где мой первенец? Что же вы А-ма не привели?

Внуки выкручивались из положения:

— Ну ты же знаешь, дед, он всегда такой занятой!

Дед удивлялся:

— Неужели и по субботам на службе?

Старшая дочь состряпывала быструю ложь:

— Ты им, дед, можешь гордиться. В России на трех работах работал, никаким трудом не гнушался, и в Америке на себе тащит семью.

А-м же сидел в это время дома один, пил чай с брусничным вареньем и разгадывал кроссворд в газете, умыкнутой из приемной зубного врача (буквы в клетках появлялись быстрее, чем пломбы).

И оказалось, что сын был занят и когда отец вдыхал свой последний озон.

V

Сильный лэндлорд и слабый отец