22 июня 1941 года в заявлении о войне Гитлер говорил, что он хотел обсудить состояние отношений с СССР и пригласил для этого Молотова в Берлин. Гафенку считает, что осенью 1940 года Гитлер задумал наступление на Ближний Восток после подчинения Балкан Германии. До этого, однако, следовало мирно поговорить с Советским Союзом. Поэтому Молотов и поехал в Берлин. По итогам визита с германской стороны, как в печати, так и по другим каналам высказывалось удовлетворение. Всё прошло отлично. Через восемь месяцев в заявлении о войне Гитлер, однако, дал совершенно другую картину о переговорах, перечислив требования Молотова и свои обвинения в адрес Советского Союза. «Маловероятно, – говорит Гафенку, – что Молотов, известный своей осторожностью и молчаливостью, раскрыл свои мысли такому страшному партнёру по игре. Надо полагать, что разговор, который касался четырёх пунктов, перечисленных Гитлером, проходил в более общей форме, и в нём использовали такие выражения, за которые нельзя было ухватиться». Переговоры в Берлине, за исключением экономики, результатов не дали. Наоборот, Гитлер сделал вывод, что германский империализм больше не мог идти по одной линии с российским империализмом. К таким выводам приходит Гафенку, рассуждения которого, особенно относительно Стамбула и вопроса о проливах, основываются на беседах с авторитетными представителями посольства Германии (
О чём думали и к чему стремились в руководящих кругах Советского Союза и Германии после поездки Молотова в Берлин и до июня 1941 года, мы получим более ясную картину только в будущем. С другой стороны, экономическое сотрудничество продолжалось: ещё 10 января 1941 года были заключены новые соглашения, которые расширили двусторонний товарообмен. Однако Германия, невзирая на Советский Союз, продолжала неугодную ему политику, особенно на Балканах. Кремль выражал своё неудовольствие через «войну коммюнике». В январе и марте это было сделано в связи с вводом германских войск в Болгарию. В марте Советский Союз и Турция опубликовали совместное заявление, в котором говорилось о возможности нападения на них. В апреле демонстративно и в праздничной инсценировке был подписан договор о дружбе и ненападении между Кремлем и правительством Югославии, которое свергло дружественную Оси власть и остановило процесс вступления страны в Тройственный пакт. В этой связи Германия напала на Югославию и за короткое время овладела страной. Кремль, очевидно, просчитался, полагая, что Югославия сможет обороняться, по крайней мере, несколько месяцев, и хотел подбодрить её упомянутым договором. В «Правде» и «Известиях» были большие фотографии с церемонии подписания, а также передовые статьи по этому поводу. Договор был явно направлен против Германии и вызвал там большое недовольство и подозрения. События в Югославии сопровождались инцидентом между Советским Союзом и Венгрией. С развалом югославского государства под ударами Германии Венгрия принялась захватывать свои прежние территории. Когда венгерский посланник высказал в НКИД пожелание, чтобы Советский Союз признал действия его страны оправданными, Вышинский ответил в острой форме, что, мол, советское правительство не может одобрить действия Венгрии, и добавил, что нетрудно представить, в каком состоянии была бы Венгрия, если бы с ней самой произошло такое несчастье, и её начали бы раздирать на части.
В апреле 1941 года в Москве наконец-то был подписан договор между Советским Союзом и Японией13
, который, однако, не привёл к тому, чего, по всей вероятности, ожидала Германия – к сближению СССР с Тройственным пактом. Это был всего лишь Пакт о нейтралитете, который оставлял Советскому Союзу независимую политику и гарантировал Японии безусловный нейтралитет во всех условиях, например, на случай возможной войны между Советским Союзом и Германией, и, таким образом, укреплял положение СССР перед лицом Запада, гарантируя неприкосновенность восточных частей государства.Скрытые цели и побудительные мотивы политики Советского Союза в это время пока не известны. Очевидно, зимой и весной 1941 года Кремль стремился избежать войны с Германией. Это было бы слишком опасно. Но существенные уступки, такие как передача земель, снижение безопасности государства и изменения в коммунистической системе, Сталин делать не хотел даже во имя сохранения мира. В менее важных делах он, однако, не колебался. Доброжелательным жестом в сторону Германии считали заявление, сделанное в первой половине мая посланникам Норвегии, Бельгии и Югославии, а также в начале июня Греции о том, что советское правительство больше не признаёт их полномочия, так как в представляемых ими странах отсутствуют правительства. Неудивительно, что отмена дипломатического статуса больно затронула представителя Югославии, с которой недавно в торжественной обстановке подписывался договор о дружбе.