Моя революция. События 1917 года глазами русского офицера, художника, студентки, писателя, историка, сельской учительницы, служащего пароходства, рев

В городе тревога… На улицах беготня. Колокол сзывает оборону. Выстрелы… Мы выходим на крыльцо.

Облака, где-то за ними бродит луна. Трещат пулеметы, но теперь где-то дальше, хотя все-таки в городе… Кости⁴⁷ нет. Вероятно, попытка хулиганских грабежей…

Часов в 11 мы с Авдотьей Семеновной⁴⁸ вышли на нашу улицу. Лунная тихая ночь, по-видимому, все спокойно. Только где-то все-таки слышны выстрелы. Раз бухнула пушка… На углах «оборона»…

7 апреля (25 марта). За ночь ограблено 6 магазинов. Днем разгромы продолжаются. Идет стрельба. Грабят и громят красногвардейцы и хулиганы. Милицию разоружают. Конечно, если бы была какая-нибудь сила, эту банду грабителей следовало бы разоружить. <…> Теперь город во власти открытого грабежа. На улицах перекрестная стрельба… Прасковья Семеновна⁴⁹ попала в эту переделку, насилу выбралась. В нашем углу пока тихо. Часов с 2-3-х большевистскому начальству удалось удалить орду грабителей. У вокзалов поставлены сильные заставы… К вечеру спокойно. Отчасти этому содействовало то, что, кажется, опять двинулись поезда. Эвакуируются лишь по одному направлению – на Лозовую. Беспорядочная орда, грозя расстрелами, вынуждает железнодорожников пускать поезда без очереди и без «отходов». От этого произошло крушение, к счастью, в таком месте, что можно было скоро очистить путь…

<10 апреля (28 марта)>

11–12 апреля (29 марта). Около 8 часов утра мне сказали, что над нашим домом летает аэроплан. Я тотчас вышел. Ясное холодное утро, небо синее, но какие-то низкие облака носятся по синеве. Когда я вышел, аэроплан только что скрылся за одно из таких облаков… Оказалось, что это не облака, а дым. Большевики в 4 часа утра облили керосином и зажгли два моста. Грохнул не то пушечный выстрел, не то взрыв. Трещат ружейные выстрелы и пулеметы… Немцы и гайдамаки вступили в город. Пули залетают изредка и на нашу улицу. Пролетают ядра и рвутся над городом. Это большевики, застигнутые еще на вокзале, обстреливают город. Зачем?.. Стрельба эта совершенно бессмысленная: немцы и гайдамаки не в крепости, а в разных местах города. Шансов попасть именно в них – никаких нет. А жителей уже переранили немало. В этом – весь большевизм. Все небольшевистские – враги. Весь остальной народ – для них ничто.

Я иду по близким улицам. У лавочки стоит кучка народа и толкует о том, что недавно по Шевченковской мимо этой лавочки проехали 17 немецких кавалеристов по направлению к институту. Их вел кто-то местный. Проезжая, они кланялись направо и налево встречающимся.

На Петровской улице какой-то солдат с приятным и умным лицом объясняет полет ядер. Крупный калибр – гудит и точно поворачивается в воздухе. Поменьше – свистят.

– Какой смысл большевикам, – спрашиваю я, – стрелять по городу?

Он пожимает плечами:

– Видно, что у них нет опытного командования. Есть пушки и пулеметы – и палят куда попало, хоть и без толку.

– Вон недавно, – говорит другой, – пролетело над этими местами большое ядро. Летело невысоко и потом разорвалось, так приблизительно над Кобелякской… Пошел дым белый, как облако. Какие там немцы? А своих верно перекрошило порядочно.

Рассказывают о случаях попаданий в дома и в людей… Начинаются безобразия и с другой стороны: хватают подозреваемых в большевизме, по указаниям каких-то мерзавцев доносчиков, заводят в дворы и расстреливают. Уже в середине дня пришел Георгий Егорович Старицкий⁵⁰, взволнованный, и рассказал, что в доме Янович была квартира, занятая, очевидно, красногвардейцами-грабителями. На них нагрянули, захватили, побоями вынудили указать места, где зарыто награбленное, и потом расстреляли… По другим рассказам, приводят в юнкерское училище, страшно избивают нагайками и потом убивают… Избивать перед казнью могут только истинные звери…

Это делается над заведомыми негодяями, грабителями. Но передают о случае, когда по простому указанию хозяйки на офицера-жильца, с которым у нее были какие-то счеты, его расстреляли на глазах у жены и детей…

<…>

13 апреля (31 марта). Зима точно вернулась с немцами. Третьего дня под вечер поднялась снежная метель, которая длилась и вчера. Сегодня лежит всюду снег. Холодный ветер.

Вчера у нас были два гайдамацких офицера. <…> Один – с сумасшедшими глазами. Много пережил. Его чуть не расстреляли большевики в Киеве. Теперь он только и говорит о необходимости убивать их всех, где ни попадутся. «У нас будет Республика, но не демократическая, а аристократическая…», «Нужно еще 120 лет, чтобы народ дорос до свободы, а теперь надо лупить и держать в повиновении» и т. д. Реакционная утопия! О гайдамаках отзывается как о сволочи.

Другой был молчалив и сдержан. Среди гайдамаков рядовых, оказывается, много русских и украинцев, – офицеров. Тут уже не программы. Большевистский идиотизм погнал их в эти ряды из простого чувства самосохранения…

– Многие у нас плакали, – говорит тот же офицер, – узнав о заключении мира и союза с немцами…