Моя революция. События 1917 года глазами русского офицера, художника, студентки, писателя, историка, сельской учительницы, служащего пароходства, рев

Вчера какой-то жулик сплел хитроумную интригу на почве доставления мне с Волги от нашего командира парохода муки, сахара и синьки. Надо было послать 640 р. денег, и эти деньги у моего посланного отняли (слава Богу, что хоть живой вернулся-то!). Узнав об этом, я, конечно, по-расстроился и шел домой, что называется, опустя голову. Видно, такой вид собакам не нравится, и одна из них почему-то на меня залаяла и два раза куснула. Видевший эту сцену гулявший на улице мальчик лет семи, не больше, принял почему-то не мою сторону, пострадавшую, а – «собачью», и не без сердца плюнул в мою спину и ударил своим кулачишком. Должно быть, этот юный пролетарий почуял во мне контрреволюционера, саботажника и спекулянта. А я, горемычный, шел далее обобранным, укушенным и оплеванным и думал: «Весь век учись, а все равно дураком умрешь!»

Но сегодня имел некоторую «компенсацию» за свое смирение в обидах и напастях. Сын принес мне с чем-то сто рублей, как излишек от своего, пока еще скромного, заработка. Он с недавнего времени поступил на службу, увы! – в военный комиссариат, по канцелярской части. Все понемногу становятся «соглашателями» с большевиками. Такова сила этих «неунывающих россиян». Керенский все подыскивал какие-то «нечеловеческие слова», чтобы заставить всех работать на пользу родины, а вот Ленин сыплет ими как из рога изобилия и заставляет всех работать, хочешь не хочешь, для разрушения России во имя интересов «мирового социализма», для нас и малопонятного, и, пожалуй, не очень нужного. И «мировой социализм» – такая же суета сует, суета всяческая, как и все, и вся!

17 мая (4 мая). <…>

«Товарищи», перевозившие Царя из Тобольска в Екатеринбург, хотели бы в своих сообщениях об этом путешествии еще раз поглумиться над несчастным Царем, его супругой и семьей, подчеркнуть его ограниченность, ее гордость и их презрение к царской фамилии, – но получается как раз обратное впечатление: хочется презирать самих палачей, а фигура Царя невольно растет и показывает нам, что это человек незаурядный. Какая-то высокая порядочность так и сквозит во всех его словах и поступках. Он необыкновенно прост, искренен и, что умилительнее всего, – покорен воле Божьей. Какая тирания – разлучить родителей с единственным больным сыном; он оставлен пока в Тобольске вместе с сестрами. Дай Бог им всем пережить эти бедствия и поскорее устроиться где-нибудь подальше от «товарищей». Я уверен, что они уже не мечтают о старом величии и не стремятся вернуть его. Действительно, «тяжела ты, шапка Мономаха!». И не в наше время поднимать ее, пусть она лежит себе в Оружейной палате (впрочем, теперь немудрено увидеть ее и на Сухаревке под полой какого-нибудь «товарища»).

<19 мая (6 мая), 21 мая (8 мая)>

23 мая (10 мая). Вчера мы, «национализированные» дельцы, получили советское распоряжение заниматься как в будни, но по случаю Николина дня такое распоряжение едва ли кем исполнялось. По крайней мере, крестный ход со всей Москвы к Никольским воротам, устроенный по распоряжению Патриарха в ознаменование недавнего чудесного происшествия с иконой святителя Николая, привлек народу видимо-невидимо. Очень заметен оказался «прирост» или «приход» черносотенцев, как называют теперь всех тех, кто не большевики. Прошедший крестный ход не был настолько многолюден, сколько этот. Как бывший тогда и теперь, должен это засвидетельствовать.

Ярославль уподобляется Пензе, мечтающей о памятнике Марксу. Перекрестил Большую Федоровскую улицу в Пролетарскую, Большую Линию – в Линию Социализма, Духовную улицу – в Республиканскую, Большую Нетечу (какое древнее интересное название!) – в Циммервальда. Дураки! – и больше ничего.

† Немцы опять «залетали» на Лондон. Убиты 37 и ранено 161 чел.

Погода переменная – вчера с утра свежо, но день – солнечный, теплый, а сегодня почти весь день дождь, и тепла не более пяти градусов.

В кои-то веки собрался наконец в театр. И удивился многому: во-первых, публика какая-то совершенно новая – дорогие места занимает молодежь красногвардейского и советского типа, нарядов не видно, все преувеличенно просто, оттого и красоты нет, и запах какой-то новый: смесь табачного дыма, самогонки и пота. Буржуи или не ходят уже по театрам, или нарочно переодеваются так, что и их не отличишь от демократии. А цены – и буржуев кусают: я сидел в 15-м ряду партера (у Корша[414]) и заплатил 5 р. 95 к. (в кассе). Поглядел, что дают в буфете, и ничего не взял: стакан чаю (кажется, без сахара) – 1 р., маленькое яблочко – 4 р., плитка шоколада (правда, большая) – 12 р., открытка-портрет —1 р., маленький пряник, заменяющий «печенье», – 1 р. 50 к., извозчик, которого, конечно, не нанял, с Трубной площади до Сухаревской твердо объявил свою цену 10 р. Уличного освещения в 11-м часу уже нигде нет. Но идти стало не жутко: окончательно все привыкли к «налетам» «товарищей» и смотрим на эти деяния, как лондонцы на немецких летчиков.