Моя рыба будет жить

Но он уже был на ногах, и старушки улыбались и кивали, и что-то нам говорили, будто знали уже, кто мы такие, и папа кивал им в ответ, пока я пыталась вырулить чемодан на выход по узкому проходу. Водитель смотрел в зеркало, и, увидев, как я сражаюсь с чемоданом, бросился на помощь и перехватил у меня ручку. Я вышла из автобуса и встала на обочине, заглянув за усыпанный гравием край обрыва, нависавшего над спускавшейся к берегу долиной. Отсюда мне виден был кусочек океана — он сверкал и переливался на солнце, как обещанное спасение.

Я отвернулась от океана и взглянула на склон. Никаких строений не видно. Каменные ворота. Мох. Темная лестница, ведущая в никуда. Папа вылез из автобуса и стал рядом, а водитель вручил ему мой чемодан. Я посмотрела на ступени, и тут до меня начало доходить. Я подергала папу за рукав.

— Пап?..

Но водитель кланялся папе, и папа кланялся в ответ, и вот водитель забрался в автобус, закрыл двери и включил передачу, вот шины захрустели по гравию, и вскоре мы с папой стояли на обочине дороги, наблюдая, как габаритные огни маленького автобуса мигают раз, другой, и, наконец, совсем исчезают за поворотом.

Внезапно стало ужасно тихо; все, что можно было услышать, — шум ветра в бамбуке, звук, похожий на призраков. Я посмотрела на стоявший рядом чемодан на колесиках. Мой чемодан был розовый, с картинкой Hello Kitty. Выглядел он печально и очень одиноко.

И тогда до меня дошло. Папа собирался меня здесь бросить. Сначала мы затащим мой чемодан на гору, потом он бросит меня здесь с какой-то дико старой монахиней, которая вроде как моя прабабка и которую я едва знаю, на все летние каникулы.

— О’кей! — сказал папа, направляясь через дорогу к крутой лестнице. — Пошли! Бросим вызов!

Горло у меня сжалось, и в носу защипало. По привычке я стиснула зубы, чтобы удержать слезы, как я делала, когда меня пинали во время кагомэ-линчевания в школе, но потом подумала, пошло оно все, я просто обязана поплакать. Я должна выть и визжать, я должна закатить нереальную истерику, ведь если я буду выглядеть достаточно убого, папа меня пожалеет и заберет опять домой. Я всхлипнула пару раз на пробу и посмотрела на папу, пытаясь понять, заметил ли он, но он вообще не обращал на меня внимания. Он разглядывал склон, и лицо у него светилось изнутри, будто он предвкушал что-то, но не хотел этого показывать. Я вот того радостного предвкушения на лице у него не видела с тех пор, как мы жили еще в Саннивэйле, и один приятель-программист позвал его с собой половить рыбу нахлыстом. Это было приятное зрелище, так что я пересекла дорогу следом и втащила чемодан на первую ступеньку. Колесики стукнули:

— Ку…клинк.

Чемодан был тяжелый, набитый всеми этими учебниками, которые мне нужно было прочесть за каникулы. Ку…клинк. История Древней Японии. Ку…клинк. Современная японская политика. Ку…клинк. Японская этика и мораль. Ку…клинк. Ку…клинк. Я уже вспотела и собиралась сдаться, но папа ждал меня впереди на ступеньках; он с нетерпением глядел наверх.

— Когда я был мальчишкой, я мог взбежать по лестнице до самого верха, — сказал он. — Может, и сейчас могу…

Но вместо этого он спустился ко мне и взялся за ручку чемодана, и в этот раз я ему позволила. Он пытался помочь мне в сабвее, потом в поезде, и опять, когда мы садились в автобус, но я сказала ему, чтобы он думать забыл об этом. Нет, ну представь — тип средних лет с жирными волосами, красными глазами, сутулый, тащит за собой розовенький чемодан Hello Kitty на колесиках. Ты вот позволишь своему папе появляться на публике в подобном виде? Уж слишком убогое зрелище. Выглядел бы он как полный хентай, а он не хентай. Он мой папа. Может, он и хикикомори, но я его люблю. Я бы просто не вынесла, если бы на него пялиться начали.

Но здесь-то пялиться было некому.

— Давай, Нао-чан! — сказал он. — Пошли!

Волоча за собой чемодан, он двинулся вверх по ступенькам, я последовала за ним, и мы стали карабкаться вместе. Чем выше мы поднимались, тем гуще становился лес. И жарче. Пот капал у меня из-под мышек. Каменные ступени были скользкими, но не от дождя, а от влажности, от которой все казалось липким, даже воздух. Мне это напомнило туманы Сан-Франциско, только туман охлаждает воздух, а здесь было жарче, чем в сауне у Кайлиной мамы, даже когда ветерок дул. Мох покрывал абсолютно все, как сыпь, просачиваясь сквозь каждую трещинку. Папа продолжал подъем. Одна ступенька. Другая. Выше и выше. Мы были армией из двух человек, папа и я, мы маршировали вверх в гору, но не для того, чтобы ее победить. Мы отступали — побежденная армия в бегах.