Моя рыба будет жить

— Ба, пожалуйста, — сказала я. — Я серьезно. Ему нужна помощь!

А потом я рассказала ей все про тот вечер, когда он упал перед поездом, и как они с мамой притворялись, что это был несчастный случай, а это не так, и как он никогда не уходил из квартиры днем, но потом исчезал ночью и не являлся часами, и я знала, что это так, потому что не спала и слушала, когда он придет, потому что боялась, он не вернется. И как однажды ночью, когда я не могла уже больше это выносить, я потихоньку прокралась вслед за ним, потому что мне надо было знать, он кого-то преследует или идет встречаться с любовницей, что, наверно, было бы хреново в отношении мамы, но, по крайней мере, это дало бы ему raison d’^etre{16}, и я шла за ним по улицам, старалась оставаться в тени и жалась к стенам. В его маршруте совершенно не было смысла, но ему явно было плевать, будто он был робот, и ноги у него были запрограммированы выполнять случайный алгоритм вроде того, что мы проходили в компьютерном классе, но сознание у него было отключено, так что он вообще не соображал, куда идет. Может, он ходил во сне. Иногда он заходил в чужие районы, а иногда улочки становились такими узкими и кривыми, что я была уверена, мы потерялись. Он ни разу не остановился и не заговорил с кем-нибудь, ничего не покупал, даже сигареты в автоматах, и сейчас я понимаю, что мы вообще ни разу никого на улицах не встретили, так что, может, у него в программу был встроен еще и избегательный алгоритм.

Мы шли не один час. Мне было страшно, потому что я знала, я никогда не найду дороги домой одна, и мне не хотелось, чтобы он узнал, что я за ним слежу, но я уже не поспевала за ним — слишком устала. А потом он свернул один последний раз, и мы вышли к тому самому маленькому парку на берегу реки Сумида, который я видела, лежа у себя в кровати в сонном ступоре. Парк был в точности такой, каким я его себе представила. С краю, у самого берега, была детская площадка с качелями, горкой и песочницей, и я знала, что направляется он именно сюда. И конечно же, вот он подошел к качелям и уселся. Сел он ко мне спиной, так что мне пришлось обогнуть его и спрятаться за бетонной пандой, откуда мне было видно его лицо. Он закурил Short Hope и начал раскачиваться. Он сидел лицом к воде; сгибая и выпрямляя ноги, он раскачивался все выше и выше, он сжимал в зубах сигарету и скалился, будто делал серьезное дело. Было похоже, что он старается раскачаться как можно сильнее, чтобы, когда он разожмет руки, достигнув верхней точки, инерция перенесла бы его прямо через бетонную стенку прямо в реку Сумида, где его тело затонуло бы и было съедено каппами или гигантскими сомами. Честное слово, я увидела это, тот момент, как его руки соскальзывают с цепей и тело выстреливает в воздух, летит вперед — руки и ноги торчат в разные стороны, обнимая набегающий воздух и холодную, темную воду. Нет… нет… нет! — услышала я свой собственный шепот, сердце у меня билось в такт взмахам качелей. — Now… now… now!

Но это так и не случилось. Он так и не отпустил руки, и уже не так раскачивал ногами, и размах качелей становился все неровней и короче, и вот, наконец, он уже едва двигался; носки пластиковых шлепок просто волочились туда-сюда, очерчивая маленькие бессмысленные кружки в пыли под качелями. Он встал, подошел к стенке и взглянул вниз; затянулся один последний раз и бросил окурок в реку. Он стоял так очень долго, глядя в маслянистую черную воду. Я боялась, что он сейчас перелезет через стенку и прыгнет. Я хотела выбежать из своего укрытия и остановить его.

— Но ты этого не сделала, — сказала Дзико.

— Нет, я собиралась, но потом он отвернулся от воды и пошел опять.

— И ты пошла за ним?

— Да. Он пошел домой. Я подождала снаружи, у двери квартиры, пока не решила, что уже можно, и открыла дверь своим ключом. Не думаю, что он меня слышал. Он к тому времени уже храпел.

Дзико кивнула.

— Мальчиком он спал очень крепко.

— Так как ты думаешь, ему нужно вернуться и остаться здесь с нами? — спросила я. — Я думаю, это правда пойдет ему на пользу, а ты? Видела бы ты его лицо, когда мы поднимались сюда по ступенькам. Вид у него был такой счастливый.

— Ему всегда здесь нравилось, — сказала Дзико.

— Так он должен вернуться, правда?

— Маа, сё кашира…[121] — сказала она. Один из этих японских ответов, которые не означают ровным счетом ничего.

2