Тейт прошил тренировочное пространство, как игла. Некоторые ученики в шутку метили в него, но ни один удар не достиг цели. Примерно посередине рыжий забрал правее и выскочил прямо к тому любезному подмастерью, который открыл мне свой разум — это оказалась молодая женщина — и что-то сказал ей. После этого женщина оставила участок и почему-то побежала ко мне, по дороге собирая вокруг себя небольшую толпу. А Тейт ловко вскарабкался по стенке кратера и подскочил к Чирерори, жестикулируя так активно, что даже мне видно было.
От мастера повеяло мучительным предвкушением вкупе с раздражением и злостью на самого себя — так обычно чувствуют себя девушки на диете, которые не могут отказаться от ещё одного пирожного из той новой модной кондитерской. Тейт усилил напор; мастер… нет, не сломался — от ломки такого удовольствия не испытывают. Он позволил себе каприз.
Рыжего от избытка чувств на месте подкинуло. А Чирерори вдруг раскинул в стороны руки — взметнулись, как крылья, ткани цвета ультрамарина — и выпустил в небо столб багровых искр, точно кровь из разверстой груди.
Взрывы прихотливые переливы пламени бушевали в кратере ещё несколько секунд, а потом ученики ринулись прочь оттуда — все двести с лишним человек, или сколько их там было. Буйство огня утихло. Женщина-подмастерье, высокая, с коротко остриженными красными волосами, перебралась через край и села рядом со мной на одно колено, лицом к обрыву.
— Танеси Тейт попросил за тобой присмотреть, — сосредоточенно ответила она, не глядя на меня. Глаза у неё были яркими, голубыми, но из-за жирной красной подводки казались воспалёнными, как у больной крольчихи. — Я сомневалась, что мастер Чирерори разрешит, но он согласился.
Из кратера выскочили другие ученики, шестеро, которые следовали за ней, но отстали; они сели за мной и принялись быстро делать жесты руками и монотонно гудеть на одной ноте.
Стало не по себе.
— А почему были сомнения? Гм… Я Трикси, Трикси Бланш.
— Знаю, — краешками губ улыбнулась она, скосив на меня круглые кроличьи глаза. — Аламарон. Но меня обычно зовут Лэм. Танеси Тейт интересует многих мастеров, — добавила она ни с того ни с сего.
Я сделала зарубку на память, но спрашивать ничего не стала. Кратер наконец опустел; рыжий как раз сбежал на самое дно и махнул рукой. И шрах меня дёрнул в этот самый момент скосить взгляд — и заметить, как пижон Чирерори на внушительной скорости дезертирует к кольцу хокорнов.
"Это точно безопасно?" — успела подумать я, а потом рыжий что-то сделал. Уши мгновенно заложило, глаза заслезились…
…Моё психическое здоровье, как ни странно, спас мощный эмпатический купол. Я слишком пристально следила за малейшими изменениями в разуме Тейта и не сразу осознала, что вокруг творится. Это даже не было похоже на взрыв. Мы вдруг очутились в эпицентре пожара, посреди оглушительно ревущего бесцветного пламени.
Лэм сидела, скрестив руки перед грудью, взмокшая и побелевшая от напряжения. Губы её были разомкнуты; кажется, она кричала, но я не слышала ни звука — рёв пламени поглощал всё. Вокруг нас оставалось небольшое пространство, куда жар не проникал. Но за его пределами камень, выдерживающий бесконечные взрывы, испарялся — так, словно невидимый скальпель срезал слой за слоем. Обнажались, как скелет, более прочные и жаростойкие вкрапления — хрупкое кружево, которое в свою очередь постепенно рассыпалось…
Но страшнее всего было давление. Меня словно стиснуло подушками со всех сторон одновременно — ни шевельнуться, ни вздохнуть.
Кошмар закончился так же внезапно, как и начался. Тейт, целый и невредимый, стоял на дне кратера, теперь безупречно гладкого, отполированного до стерильной частоты. Воздух дрожал от остаточного жара; камень вокруг был горячим, но терпимо — босиком не походишь, но руку приложить можно.
А у рыжего даже одежда не была опалена.
И он улыбался.
— Красиво, — выдохнула Лэм зачарованно и провела ладонью по лицу, стирая пот.
От неё фонило восхищением на грани экстатического удовольствия — и не только от неё. Нечто подобное ощущали и ученики за моей спиной, и даже мастер Чирерори, который так и не успел добежать до кольца хокорнов, сыто звенящих листьями.
Испепелители? Ха! Чокнутые пироманьяки — все, включая деревья.
Я ощутила резь в груди — и поняла, что уже долго не могу сделать вдох. Меня била крупная дрожь.
Да, ошибка вышла. Точнее, колоссальный провал. Рыжий не маг, но и не псионик. Если маги — безупречно настроенные инструменты, то псионики — оперные певцы; если подумать, у них тоже есть "инструмент", только встроенный. Танеси Тейт с этой точки зрения — чистая музыка, обладающая собственной волей и проблемным характером.
Стихия, по недоразумению воплощённая в теле… неплохом, надо сказать, очень привлекательном.
И что, шрах побери, делать мне теперь с этим знанием?
Глава 25. Дрессировка