Моя семья и другие звери

Так они шепотом выясняли отношения весь день, но мать стояла на своем. В конце концов Ларри предложил пригласить Теодора и узнать его мнение, на что мать согласилась. Теодору послали приглашение на целый день. Ответ привез возница… вместе с Затопеком, восседавшим в своем плаще. Как выяснилось, он на прощанье выпил за Корфу слишком много алкоголя, сел не на тот корабль и очутился в Афинах. Поскольку свидание в Боснии он все равно пропустил, Затопек, как настоящий философ, следующим же кораблем вернулся на Корфу и привез с собой несколько ящиков вина. Теодор появился на следующий день; он сделал уступку теплому лету и вместо привычной фетровой шляпы надел панаму. Мать только собиралась его предупредить о нашей безволосой гостье, как их уже познакомил Ларри.

– Доктор? – в глазах графини де Торро вспыхнул огонек. – Как интересно. Вы мне можете дать совет… я только что переболела рожей.

– Ага! Вот как? – Теодор пристально на нее посмотрел. – И как же… э-э… вы лечились?

Они с воодушевлением пустились в долгое обсуждение со всеми техническими подробностями, и только мать, проявив всю свою решительность, сумела их отвлечь от разговора о болезни, которую она по-прежнему считала дурной.

– По-моему, Теодор ничем не лучше этой женщины, – призналась она Ларри. – Я стараюсь широко смотреть на вещи, но всему есть предел, и подобные темы, мне кажется, не должны обсуждаться за чаем.

Позже мать все-таки уединилась с Теодором, и суть болезни графини прояснилась. Почувствовав угрызения совести, наша мать весь остаток дня проявляла к ней повышенную любезность и даже предлагала ей снять парик, если станет жарко.

Ужин выдался ярким и ни на что не похожим, а я был так увлечен столь разными персонажами и интереснейшими разговорами, что не знал, кого слушать. Светильники сочились дымком, разливая над столом теплый медовый свет, заставляя фарфоровую посуду и бокалы поблескивать, а наливаемое в бокал красное вино вспыхивать огнем.

– Мой дорогой, вы пропустили главное… да, да, пропустили! – Голос Затопека гремел, а крючковатый нос завис над бокалом. – Нельзя обсуждать поэзию, как какую-нибудь домашнюю картину…

– …а я ему: «Я это не нарисую меньше чем за десять лет отсидки, хотя и это мало»…

– …проснулся я парализофанный… это был шок… фсе цфеты оборфал фетер… голые дерефья… фсё, сказал я себе, не буду я больше рисофать… никогда…

– …и, конечно, я стала принимать серные ванны.

– Да, конечно, хотя… э-э… эффективность лечения с помощью серных ванн представляется мне… мм… несколько преувеличенной. Насколько мне известно, девяносто два процента больных…

Тарелки с горами еды, напоминающими курящиеся вулканы; до блеска протертые ранние фрукты на блюде в центре стола; ковыляющая вокруг и тихо постанывающая Лугареция; мерцающая в свете ламп борода Теодора; Лесли, лепящий один за другим хлебные шарики, чтобы стрелять ими по бабочке, кружащей над светильниками; мать, раскладывающая еду с приветливой, хоть и несколько абстрактной улыбкой и не забывающая при этом следить за Лугарецией; а под столом холодный нос Роджера, прижимающийся к моему колену в молчаливой мольбе.

Марго и до сих пор чихающий Майкл обсуждали искусство:

– …но все-таки у Лоуренса, по мне, получается лучше. У него все так сочно, вы не находите? Возьмите «Леди Чаттерлей»…

– О да, конечно. А все эти чудесные вещи, которыми он занимался в пустыне? И эта его замечательная книга… мм… «Семь столбов мудрости», или как там она называется…[3]

Ларри и графиня обсуждали искусство:

– …но надо обладать безыскусной прямотой и ясностью взгляда ребенка… Возьмите лучший образец стихов, основу основ… «Шалтай-Болтай»… вот это поэзия… простота и свобода от клише и старых предрассудков…

– …пустая болтовня, если в результате мы получаем незамысловатый стишок, простой как топор…

Дюрант и мать:

– …можете себе представить, какой это произфело на меня эффект… я был раздафлен…

– Да, я вас понимаю. Как обидно, после всех ваших усилий. Еще риса не желаете?

Жонкиль и Теодор:

– …и латышские крестьяне… я ничего подобного не видела…

– Мне кажется… э-э… на Корфу и… мм… в некоторых регионах Албании существует похожий… э-э… крестьянский обычай…

Сквозь филигрань виноградной лозы в дом заглядывала рожица луны под ни на что не похожую перекличку сов. Кофе и вино подали на балконе между колонн, увитых своенравной лозой. Ларри ударил по струнам гитары и спел походную песню елизаветинских времен. Это напомнило Теодору одну фантастическую, но правдивую историю, которую он нам поведал с проказливой улыбочкой.