Моя семья и другие звери

– Тот еще контроль, не вылезая из постели, – фыркнул Лесли.

– Важны не действия, а мозговой штурм, быстрота ума, способность включить голову, когда другие ее теряют. Если бы не я, вы бы все, наверное, сгорели во сне.

Семейное обсуждение

С приходом весны остров запестрел цветами. Ягнята с прыгающими хвостиками скакали под оливами, топча желтые крокусы своими копытцами. Новорожденные ослики пощипывали нарциссы, передвигаясь на своих грушевидных нетвердых ножках. В прудах, протоках и канавах плавали спутанные нити пестрой лягушачьей икры, черепахи освобождались от зимних покровов в виде листьев и земли, а первые бабочки, выцветшие и какие-то потертые, несмело порхали среди соцветий.

Вся семья ради сухого пьянящего воздуха большую часть времени проводила на веранде, где мы ели, спали, читали или просто спорили о том о сем. Раз в неделю мы здесь собирались, чтобы разобрать корреспонденцию, которую привозил Спиро. В основном это были оружейные каталоги для Лесли, модные журналы для Марго и журналы о фауне для меня. Ларри приходили книги и бесконечные письма от авторов, художников и музыкантов. Почта матери состояла из писем от родственников, приправленных парочкой каталогов о семенах. Просматривая корреспонденцию, мы частенько обменивались репликами, а кое-что зачитывали вслух. Не для того, чтобы завязать разговор (все равно тебя никто не слушал), а просто потому, что так проще было уяснить для себя истинный смысл письма или статьи. Впрочем, изредка новость оказывалась достаточно неожиданной, чтобы привлечь внимание остальных членов семьи. Именно это и случилось однажды весенним днем, когда небо голубело, как стекло, и мы все сидели в пестроватой тени виноградной лозы, поглощая каждый свою почту.

– О, как это мило… Смотри-ка… кисея с рукавами-фонариками… Нет, я, пожалуй, выберу бархат… или, может, парчовый верх с юбкой клеш. Очень даже… хорошо будет смотреться с длинными белыми перчатками и летней шляпкой вроде этой, как вы считаете?

В паузе можно было расслышать постанывание Лугареции в столовой да шуршание страниц. Роджер громко зевнул, его примеру последовали Писун и Рвоткин.

– Мать честная! Какая красота! Ты погляди… телескопический прицел, поворотный продольно-скользящий затвор… Красотка! И всего полторы сотни… недорого… А это чем не вариант… ну-ка… двустволка… дроссель… так-так… пожалуй, для уток требуется что-то потяжелее.

Роджер почесал одно ухо, потом другое, склонил голову набок и сладко простонал с выражением полного счастья. Писун прилег и закрыл глаза. Рвоткин тщетно пытался поймать муху, вхолостую щелкая зубами.

– А! У Антуана наконец стихи приняли к публикации! Вот у кого есть талант, если только он до него докопается. Варлен запускает в конюшне типографский станок, чтобы напечатать свои труды ограниченным тиражом… делов-то! О боже, Джордж Буллок решил себя попробовать в портрете… Какие портреты, когда он не может нарисовать подсвечник! Мать, вот для тебя отличная книга… «Елизаветинские драматурги»… прекрасно… есть что почитать…

Роджер извернулся в поисках блох в тыловой части и заработал передними зубами, как щипцами для волос, шумно вдыхая воздух. У Писуна слегка подергивались лапы и хвост, а его имбирные брови ходили вверх-вниз от изумления перед тем, что ему снилось. Рвоткин растянулся на полу и притворился спящим, но один глаз зорко следил за мухой в надежде, что она наконец сядет.

– Тетя Мейбл переехала в Сассекс… Она пишет, что Генри сдал все экзамены и поступает в банк… по-моему, это банк… какой же у нее ужасный почерк, а еще похваляется своим престижным образованием… Дядя Стивен, бедняжка, сломал ногу… из-за козы?.. Ну вот, опять этот почерк… «Полез на козлы и сломал ногу»… В его возрасте пора бы уже набраться ума… какая глупость… Том женился… Одна из сестер Гарнет…

Напоследок мать всегда оставляла толстый конверт, надписанный крупным твердым и аккуратным почерком: ежемесячное послание от двоюродной бабки Гермионы. Ее письма неизбежно вызывали всеобщее негодование, поэтому, когда мать с тяжелым вздохом развернула письмо на двадцати одной странице и устроилась поудобнее, мы все отложили корреспонденцию и сосредоточились, а она начала читать, сначала про себя.

– Пишет, что врачи не питают особой надежды на ее здоровье, – сказала она вслух.

– Они не питают надежды последние сорок лет, а она по-прежнему здорова как бык, – заметил Ларри.

– Говорит, что ее удивило наше решение ни с того ни с сего уехать в Грецию, но после их скверной зимы ей кажется, что, возможно, мы поступили мудро, выбрав этот животворный климат.

– Животворный! Ну и словечко.

– О боже… только не это… господи!..

– Что такое?

– Она хочет приехать и пожить у нас… врачи рекомендовали ей теплый климат!

– Я категорически против! – вскричал Ларри, вскочив на ноги. – С меня достаточно Лугареции, демонстрирующей каждое утро свои голые десны. Нам не хватает еще двоюродной бабки Гермионы, которая будет умирать здесь на каждом шагу. Ты должна ее остановить… напиши, что у нас мало места.