Моя сестра – Елена Блаватская. Правда о мадам Радда-Бай

На мой вопрос: принимает ли m-me Блаватская, чумазая фигура отвечает мне: «Entrez, monsieur» [Входите, месье – фр.], – и исчезает с моей карточкой, а я стою и жду в небольшой, низенькой, совсем плохо и недостаточно меблированной комнате.

Ждать мне пришлось недолго, дверь отворилась и передо мною она – довольно высокого роста женщина, но производящая впечатление приземистой вследствие своей необыкновенной толщины. Большая голова ее кажется еще больше от густых, очень светлых, с малозаметной проседью волос, мелко-мелко крепированных (не искусственно, а от природы, как я потом убедился).

В первую секунду старое, некрасивое, землистого цвета лицо ее мне показалось отталкивающим, но вот она остановила на мне взгляд своих огромных, на выкате, бледно-голубых глаз – и за этими удивительными глазами, таившими в себе действительную силу, забылось все остальное.

Я заметил, однако, что она весьма странно одета: в каком-то черном балахоне, что все пальцы ее маленьких, мягких, как будто бескостных рук с очень тонкими концами и длинными ногтями унизаны драгоценными большими кольцами.

Она встретила меня так просто, любезно и мило, мне так приятно было слышать ее русский говор, что мое смущение прошло и вся неожиданность этой обстановки перестала меня изумлять – я, напротив, был очень рад, найдя совсем не то, чего ожидал.

Через четверть часа я уже беседовал с Еленой Петровной, как будто знал ее давно, и вся ее несуразная, аляповатая фигура мне уже начинала нравиться. А глаза ее глядели так ласково и в то же время так пристально меня разглядывали.

Я объяснил ей, что меня к ней привело не праздное любопытство, что я занимаюсь мистической и оккультной литературой и прихожу за ответом на многие, крайне серьезные и нужные для меня вопросы.

– Что бы вас ни привело ко мне, – сказала она, – я ужасно рада познакомиться с вами, ведь я русская, а если вы притом за серьезным делом, то будьте уверены, что я вся к вашим услугам. Чем могу, пособлю с превеликим моим удовольствием!

Так она и сказала и засмеялась добродушным, хорошим смехом.

– Вам придется, Елена Петровна, начинать со мною с азов – я знаю о вас, о ваших трудах и о вашем обществе только то, о чем вы сами печатали в «Русском вестнике».

– Ну, батюшка вы мой, – перебила она, – с той поры много воды утекло. Общество-то наше тогда только еще вылуплялось из яичка, а теперь…

И она горячо стала рассказывать мне об успехах теософического движения в Америке и в Индии, а в самое последнее время и в Европе.

– Надолго вы здесь? – спросил я.

– А и сама еще не знаю… «Хозяин» послал…

– Какой «хозяин»?

– Мой «хозяин», учитель, гуру мой, ну, назовите его хоть Гулаб Лал-Сингом из «Пещер и дебрей Индостана».

Я вспомнил во всех подробностях этого Гулаб Лал-Синга – это таинственное существо, о котором она рассказывала русским читателям такие невероятные вещи, существо, достигшее высшего предела человеческих знаний, производящее поразительнейшие феномены. Я вдруг почувствовал, что начинаю терять почву. Я нисколько не боюсь ничьей улыбки, заявляя, что и тогда признавал и теперь признаю возможность существования где бы то ни было, хоть бы, пожалуй, в пещерах и дебрях Индостана, такого человека, знания которого далеко превосходят все, что известно современной нашей науке. Если бы я наверное знал, что такого человека не может быть, я имел бы основание после первых ее слов о «хозяине» продолжать разговор с нею только в виду цели разоблачить ее ложь и обманы. Но тогда я был очень далек от подобной цели.

Елена Петровна говорила о нем, об этом своем «хозяине», очень просто, как о самом обыкновенном явлении. Я наконец ведь и стремился к ней главным образом затем, чтобы узнать о нем как можно больше. И все-таки, несмотря на все это, я почувствовал сразу что-то, какую-то неуловимую фальшь, и меня всего будто обдало холодной водою.

– Елена Петровна, – сказал я, – выслушайте меня и, если вы умеете глядеть на человека и его действительно видеть, то убедитесь, насколько слова мои серьезны. Я прихожу к вам совсем искренно, без всякой задней мысли, с большим душевным запросом, прихожу затем, чтобы получить от вас выполнение того, что вы обещаете, чем вы маните в ваших рассказах «Из пещер и дебрей Индостана». Если вы можете – ответьте на этот мой душевный запрос серьезно, обещайте мне это, если не можете или не хотите – это все равно, будем знакомы как соотечественники, как собратья по перу, но пусть о разных чудесах и о вашем теософическом обществе не будет разговоров между нами.

Она не сразу мне ответила, но загадочно и долго глядела мне прямо в глаза своими магнетическими светлыми глазами, а затем торжественно произнесла: «Могу!» – и протянула мне руку.

– Извините, – сказала она, вставая, – я сию секундочку вернусь, только надо приказать Бабуле, моему слуге, индусу, который вот вам двери отворил, позаботиться о моем обеде, не то я голодная останусь.

Она ушла и вернулась через две-три минуты.