Моя сестра – Елена Блаватская. Правда о мадам Радда-Бай

– А как вы думаете, мне кажется, Лев Николаевич Толстой ничего не может иметь против теософии?

Князь У. был ревностным поклонником идей «яснополянского господина», только что вступившего, по крайней мере публично, в новый фазис своего развития.

– Ей-богу, ничего не могу сказать вам, – отвечал я, – я не знаком с графом Толстым.

Он никак не мог успокоиться и все продолжал допытываться:

– Однако, как вы думаете? Право, тут нет ничего такого, что было бы вразрез с его взглядами…

Тюрманн заставил замолчать и Олкотта, и Могини, и m-me де Морсье, и, наконец, даже Блаватскую – и сыпал фразами.

– Какой этот француз болтун! – обратился ко мне по-русски де Вогюэ.

Мне показалась очень смешной эта фраза: «этот француз» в устах француза и то, что он произнес ее по-русски, причем «болтун», конечно, вышло «бальтун».

Право, приставания князя У. с вопросом о том, что на все это скажет Лев Николаевич Толстой, и фраза виконта де Вогюэ были самым интересным не только для меня, но и вообще самым интересным на этом conference’e!..

Елена Петровна, по-видимому, уже убедилась, что «пока» в Париже ей делать нечего, что не настало еще для нее здесь время заставить говорить о себе tout Paris. Ее лондонские друзья обещали ей более удачи и торжества в столице туманного Альбиона, и она с каждым днем начинала громче толковать о неизбежности скорого переезда в Лондон.

– Побалуюсь вот еще немножко с вами, – говорила она своим двум родственницам и мне, – распростимся мы, да и перевалюсь я в Лондон, пора, ждут меня там. Синнетт ждет не дождется. Там все как следует устроено, да и «психисты» давно желают меня улицезреть en personne [Лично – фр.] – уж больно я их заинтересовала. Ну что ж, пускай полюбуются! («психисты» означало «члены Лондонского общества для психических исследований»). Вообще, Елена Петровна все это время продолжала находиться в самом лучшем настроении духа. Один только раз увидал я ее в новом еще тогда для меня виде.

Я как-то по инерции продолжал магнетические сеансы с Олкоттом, хотя, говоря по правде, кроме головной боли ничего не испытывал после этих сеансов.

Приезжаю я раз в обычное время и сразу замечаю, что в доме неладно. У Бабулы перекошена физиономия, Могини совсем растерян и озабочен, а Китли имеет вид до последней степени перепуганного зайца. Спрашиваю: не случилось ли чего? Объясняют мне, что мадам совсем расстроена, а «полковник» болен. Потом оказалось, в чем дело: Елена Петровна узнала, что на одном из conferences’oв в ее отсутствие «полковник» чересчур увлекся. Он стал распространяться о ее «хозяине», махатме Мориа, называя его полным именем, вытащил из кармана и всем показывал знаменитый шарф и в довершение всего кончил проповедью самого «экзотерического», «общедоступного» буддизма, причем поставил перед собою даже статуэтку Будды.

Узнав об этом, «madame» перепугалась и дошла до крайнего предела негодования. Что она сделала с несчастным «полковником», я не знаю, но когда я вошел в его комнату, то увидел его лежащим на убогой железной кровати, в старом сереньком драповом халатике и с головой, обвязанной шелковым платком.

Он объявил» мне, что совсем болен, что у него невыносимо болит голова.

Через две-три минуты к нам, как буря, ворвалась Блаватская, в своем черном балахоне, с искаженным лицом и вытаращенными, сверкавшими глазами. Она, очевидно, не в силах была высидеть у себя в комнате и почувствовала необходимость излить свой гнев. Меня она положительно не заметила в первую минуту, я к тому же и сидел у окна, в стороне.

Устремясь к кровати Олкотта, она быстро-быстро выпалила несколькими английскими фразами, из которых я мог только разобрать, что дело идет о том, что она ведь не раз запрещала называть master’a полным именем!..

Олкотт как-то испуганно съежился.

– У! Старый дурак! – крикнула она по-русски и изо всех сил пихнула его кулаком в бок.

«Полковник» глубоко вздохнул и только молча перевернулся лицом к стенке. Тут она меня заметила, но нисколько не смутилась.

– Ну, подумайте, только подумайте, не осел ли он! – обратилась она ко мне и в отборных выражениях изложила всю вину несчастного «полковника».

Впрочем, через два дня эта буря совершенно стихла. Елена Петровна вернула свое расположение президенту теософического общества и даже милостиво не раз к нему обращалась:

– Болван Олкотт, старый кот, пошел вон!

Тогда он усмехался и произносил:

– Што такой? Бальван? Што такой?

И вдруг начинал декламировать:

Вольга, Вольга, вэсной многоводной
Ти нэ так затопльяешь полья!..

Он оставался крайне довольным своим знанием русского языка и производимым на меня впечатлением.

Генри Стил Олкотт и Уильям Джадж. 1880-е гг.