Моя сестра Роза

Дома я запихиваю одежду из спортзала в стиральную машину и запускаю стирку. Родоки все еще не сказали мне ни слова. Я слышу, как Роза спрашивает, можно ли ей мороженого, и как закрывается дверь в родительский кабинет. Закончив со стиральной машиной, я выхожу на кухню и вижу, что Роза сидит за барной стойкой и ест мороженое, склонившись над планшетом. Скорее всего, она играет в шахматы, а может, составляет план уничтожения нашей планеты или просто выбрала место поближе к двери в кабинет, чтобы услышать, что мне скажут родоки, когда позовут меня на разговор. Если они вообще меня позовут. Может, будут мариновать меня до утра.

Даже представить себе не могу, что они сделают, ведь я никогда еще не попадал ни в какие истории. Наливаю себе стакан молока. Роза не поднимает глаз от планшета. Я подхожу к окну. В окнах напротив не горит свет или жалюзи слишком плотные. Я не смогу подсматривать за соседями, как делают Лейлани и двойняшки. Сажусь на диван, достаю телефон. В первую очередь пишу Натали: «Обожаю спарринги. Спасибо за совет». Снова пишу Джейсону: «Родоки узнали, что я дерусь. Поймали на горячем. Как у тебя?» Следующий в очереди Назим. «Как тебе в стране любви?»

Наконец, я пишу Джорджи: «Одна моя здешняя знакомая знает о моде всё. Водила меня в невозможно дорогой магазин, где полно тряпок, на которые ты бы слюни пустила». Я бы хотел написать Соджорнер, но у меня нет ее номера. Я так и не предложил ей обменяться телефонами. Можно было сделать это сегодня, но уж точно не при всех. А в зале всегда рядом Джейми.

Приходит ответ от Джорджи: «Круто. Как называется магазин?» – «Не знаю. У них на двери нарисована катушка ниток. Очень странное место. Дверь заперта. Наверное, тут так положено. Но как тогда к ним попадают простые прохожие?» – «Это «Спул». Да ладно! Ты пишешь про «Спул»? Не может быть! Я тебе не верю!» – «А?» – «Спул» – это, наверное, самый эксклюзивный бутик во всем мире. Управляющий сначала проверяет тебя онлайн и только потом впускает, причем тебе заранее назначают время. Ты не представляешь, сколько людей они просто не впустили. По-настоящему знаменитых и богатых». – «Звучит ужасно». – «О боже мой, как ты там оказался?! В чем ты был? Только не говори, что в трениках! Боже мой, Че!»

Не буду ей писать, что я как раз таки был в трениках. «Похоже, Лейлани там всех знает. Она туда часто ходит». – «Твою подругу зовут Лейлани? Как Лейлани Макбранайт?! Погоди, ты не шутишь? Господи боже, Че! Откуда ты знаешь Лейлани Макбранайт?!»

Из кабинета выходит Салли:

– Че?

Я отключаю звук у телефона и убираю его в карман, иду за ней, закрываю за собой дверь. Я не был у них в кабинете после того, как они набили его всем обычным барахлом и превратили в такое же захламленное и при этом таким же неуловимым образом организованное пространство, как и в любом месте, где бы мы ни жили. Пробковая доска покрыта записками – на ней план действий. Наверное, это для новой компании, которую они открывают с Макбранайтами. У них в кабинете всегда висит пробковая или белая доска. На ней всегда есть план действий, чаще всего несколько. Защита – лучшее нападение. Да, это стереотип, но порой он работает.

– Я нарушил обещание, – говорю я. – Я стал участвовать в спаррингах, мне это понравилось, и я хочу продолжать.

И Салли, и Дэвид пытаются меня перебить, но я продолжаю говорить.

– Все, чему я учился, все годы тренировок наконец обрели смысл. Опускаешь руки – ты уязвим. Поднимаешь подбородок – то же самое. Отходишь назад по прямой – утыкаешься в канаты. Бокс без спарринга – все равно что изучение языка, алфавита, грамматики, произношения без права говорить. Я не могу не драться. Брать с меня такое обещание было нечестно. – Я повышаю голос, пытаясь заглушить Дэвида. – Я всегда делаю все, о чем вы просите. Я годами держал это обещание! Но больше не мог. Кто знает, когда я перестану расти? Вы поступили нечестно, когда взяли с меня это обещание.

Я сажусь. Салли садится рядом, берет в руки мою правую ладонь.

– Ты закончил?

Я киваю, откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза. Салли отпускает мою руку.

– Ты соврал, Че.

Я открываю рот, чтобы ответить, но Дэвид поднимает руку, словно запрещая мне говорить.

– Мы дали тебе возможность высказаться.

Не помню, чтобы он когда‐либо обращался ко мне этим своим «давайте-все-успокоимся» голосом. К Розе – да. Иногда к Салли. Ко всем прочим членам своей семьи, и особенно к дяде Солу, но ко мне – никогда.

– Ты нам соврал, Че, – продолжает Салли. – Ты обещал, что не будешь боксировать. Ты начал боксировать, не сказав нам. То, что ты прямо не говорил слов, не соответствующих действительности, не имеет значения. Ты нарушил свое обещание, а потом скрыл это от нас. Молчание – тоже ложь.

Я тут же представляю, как Роза кивает, услышав эти слова.

– Че, я всегда была уверена в одном – помимо того, что мы все очень любим друг друга, – что в нашей семье никто не врет. Но ты соврал.

Я не знаю, что сказать. Не буду говорить им, что Роза не способна никого любить. Все, в чем уверена Салли, на самом деле фикция.