Моя сестра живет на каминной полке

Прошлой ночью мне приснилась Сунья. Будто я просил ее показать волосы и старался сдернуть с нее хиджаб, а она увертывалась и натягивала хиджаб на голову. А я все просил и просил. Умолял и умолял все с большим отчаянием, но с каждой просьбой хиджаб все плотнее обхватывал ее голову, все больше закрывал лицо Суньи, пока не оставил открытым лишь один глаз. И этот глаз не сиял, а только смотрел, смотрел и вдруг превратился в рот, который прошипел: «Возвращайся в свой Лондон!» Я проснулся весь в поту, со слипшимися волосами и с такой тоской по Сунье – даже сердце заныло.

В машине по дороге в школу папа твердил: «Нет и нет», а Джас дулась.

– Но ты же сказал ладно, – говорила она.

А папа отвечал:

– Я дал согласие на твоего приятеля, а не на то, чтобы ты бегала на свидания.

– Но мы просто хотим сходить в кино!

– У твоего Лео зеленые волосы, – сказал папа.

– Ну и что? – вскинулась Джас.

А папа:

– Это ненормально.

– Ничего подобного!

Я с ней согласился, только молча.

Тогда папа сказал:

– Парни, которые красят волосы, смахивают на… – И замолк.

Джас метнула в него свирепый взгляд.

– НА КОГО же они, по-твоему, смахивают? – вскинулась она, а я умолял Бога сбросить еще один булыжник, чтобы оглушить папу и заставить замолчать.

– На девчонок они смахивают, – пробормотал он.

А Джас взвизгнула:

– На ГЕЯ, хочешь сказать?

– Твои слова, не мои, – ответил папа.

И стало тихо. И так мы ехали в полной тишине, пока Джас не сказала:

– Останови машину.

– Не дури, – бросил папа.

– Останови эту ДУРАЦКУЮ машину! – крикнула Джас. (Вообще-то она сказала слово на букву «б».)

Папа затормозил. Сзади загудели. Джас выскочила, хлопнула дверцей. Она плакала, папа орал, окна все запотели. Снова загудели. Папа глянул в зеркало заднего обзора, процедил:

– Они еще будут учить меня жить в моей собственной стране…

Я протер стекло, посмотрел назад и увидел в машине Сунью и ее маму. Папа сорвался с места, оставив Джас под дождем. И все бурчал, бурчал про «этих проклятых черных», что они не работают, а только сидят как тараканы по домам и вытягивают деньги из правительства, чтобы потом взорвать страну, которая их кормит.

А когда мы резко вильнули, объезжая овцу, которая щипала траву у дороги, мне вдруг стукнуло в голову – а как же девятая Заповедь? Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего. Вчера, когда миссис Фармер спросила нас, что это означает, Дэниел поднял руку и сказал: «Не ври про твоих соседей».

Я выпрямился. Не ври. Сердце в груди заколотилось быстро-быстро. Про твоих соседей. В машине заработало радио, музыка так и надрывалась, но у меня в ушах звучало только папино вранье. «Все мусульмане убийцы. И лентяи – не хотят учить английский. Сидят и мастерят бомбы у себя в спальнях». Сердце вдруг оборвалось. Папа произносил ложное свидетельство! А Сунья живет в каких-то трех километрах от нас! Значит, он нарушил Заповедь, потому что сказано: Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего. Не сказано же: Не произноси ложного свидетельства на соседей, с которыми живешь дверь в дверь. Это было бы другое дело.

Машина остановилась у школы, и папа сказал:

– Давай, на выход.

Я кивнул, но не двинулся с места. Папа произнес ложное свидетельство.

– Пошевеливайся! – рявкнул папа, упершись взглядом в ветровое стекло, где мотались из стороны в сторону дворники.

Я расстегнул ремень, вылез из машины. Папа укатил, не попрощавшись. Машина, набирая скорость, мчала по улице, а я поднял руку и показал небу средний палец. Два кольца вместо одного были на нем, одно с белым, другое с коричневым камушком, почти вплотную друг к другу. Я послал подальше Бога и Моисея. А потом покачал рукой и послал подальше папу. И нарушил пятое правило. И мне стало хорошо. Машина скрылась за углом, а я побежал в школу искать Сунью.

* * *

– Скоро Рождество, – сказала миссис Фармер. – Пора нам с вами заняться рождественским представлением.

Все застонали. Я понял: эта школа ничем не отличается от моей старой школы. В Лондоне мы каждый декабрь мастерили рождественские вертепы и разыгрывали историю про хлев для мам и пап, которым, должно быть, до смерти прискучило из года в год смотреть одно и то же представление. Я играл овцу, заднюю половину осла и еще Вифлеемскую звезду, а какого-нибудь человека – ни разу.

– Очень важно уяснить Истинное Значение Рождества, – сказала миссис Фармер, а я тихонько пропел:

– Мы – божьи странники, продаем подштанники. Просто сказка! Всего одна завязка! Для вас, избранники.

Сунья даже не улыбнулась.

– Сейчас мы напишем историю Рождества Христова с точки зрения Иисуса, – объявила миссис Фармер.

А что такого мог видеть Иисус? Да ничего, кроме внутренностей Марии, охапок соломы и нескольких волосатых ноздрей, когда в ясли заглянули пастухи. Но тут миссис Фармер сказала: