Моя сестра живет на каминной полке

– Мне было ужасно обидно, – продолжала Джас. – Часами ревела. Но вернулась к другим медведям в Лондон и успокоилась. – Она стерла со стекла одну линию и поглядела на оставшиеся четыре. – И полюбила их еще крепче, потому что их стало на одного меньше.

Бессмысленная какая-то история. Что тут можно сказать? Я молча ждал.

– Быть может, и они это почувствуют. В один прекрасный день. Когда вся боль уйдет.

О ком она? О плюшевых медведях или о маме с папой? Я не понял. Только выглядела она совсем маленькой девчонкой, а никакой не старшей сестрой. Мне хотелось как-то ее утешить, и я сказал:

– Само собой, почувствуют.

– Ты правда так думаешь?

И я важно кивнул.

Джас улыбнулась дрожащими губами и лихорадочно, перебивая саму себя, заговорила:

– И тогда они будут любить нас ради нас самих и перестанут думать о Розе и мама вернется домой и все будет хорошо!

– Мы можем сделать так, чтоб она вернулась домой! – выпалил я, спрыгивая с подоконника. – Она вернется, и все будет хорошо!

Я сунул Джас в руки мятый конверт, который прятал у себя под подушкой. Она открыла его, прочитала: «Приезжайте в Манчестер и измените свою судьбу» и на этот раз не сказала: «Дерьмо собачье». Ничего такого не сказала! И выслушала мой план. Я добрался до того места, как мы с ней спели песню и спускаемся в зал, а мама с папой держатся за руки, потому что гордятся нами, и Джас не сказала: «Этого не будет никогда». Она прошептала:

– Как было бы хорошо, если б они помирились. – И закрыла глаза, воображая, как они в первый раз обнимутся.

– За чем же дело стало? – Я страшно разволновался. – Прослушивание через три недели. Куча времени, чтоб развить талант!

Веки у Джас черные-черные. Тени у нее такие. И она вдруг крепко сжала свои черные веки. Как будто бы ей больно.

– Не могу больше терпеть папино… – она помедлила, глубоко вздохнула, – папино пьянство.

Впервые слово было сказано вслух. Хорошо еще, что Джас зажмурилась, потому что я не знал, что мне делать со своим лицом, и с руками, и с ужасной правдой – наш папа пьяница.

– Мне всего пятнадцать! – вдруг громко и яростно сказала Джас, открывая глаза. – Ты в самом деле хочешь участвовать в этом дебильном конкурсе?

Я кивнул, и моя сестра, немного помолчав, сказала:

– Ну ладно.

17

Последняя неделя четверти выдалась хуже некуда. Сунья со мной не разговаривала, и я уже осатанел от снежков, которые Дэниел норовил запустить мне в лицо, от сосулек, которые он засовывал мне за шиворот, и от того, что все получают рождественские открытки, а я нет. В библиотеке установили такой почтовый ящик – бросаешь туда свои открытки, а в конце уроков их разносят по классам и вручают адресатам. Директор этой чепухней занимается – нацепит колпак Санта-Клауса, заявится в класс и похохатывает довольно: «Хо-хо-хо!» А потом зачитывает имена на открытках. И всегда бывает целая куча открыток для Райана, куча для Дэниела и довольно много для Суньи. Я поначалу не знал, что и думать, на площадке-то она все время одна стоит – и вдруг такое внимание. А потом заметил, что все адресованные ей открытки нарисованы одинаковыми фломастерами на одинаковой бумаге и подписаны ее почерком именами всяких супергероев – Бэтмана, Шрека, даже Зеленого гоблина. А всем известно, что Зеленый гоблин – злейший враг Человека-паука. Она еще выложила эту открытку на самом виду, возле своего пенала, чтоб я хорошенько рассмотрел.

После родительского собрания мы с ней ни словом не перемолвились, и она больше не брала мои цветные карандаши. А мне надо было столько рассказать про Крупнейший в Британии конкурс талантов и про то, что мы решили послать маме письмо, а папе оставить записку, чтобы пятого января они приехали в Манчестер, в театр «Пэлас». Я хотел спеть ей нашу песню, и станцевать наш танец, и объяснить, что после этого все пойдет на лад. Когда к нам вернется мама, а папа бросит пить и они оба перестанут вечно думать про Розу, папа будет просто на седьмом небе от счастья и ему будет не до Суньи. Он, может, и не обрадуется нашей с ней дружбе, но мама скажет: «Оставь их в покое», и Сунья придет к нам в гости. Мы станем есть тропическую пиццу, и никто даже не вспомнит, что Сунья мусульманка.

Через два дня Сочельник. Наверное, ни 24, ни 25, ни 26 декабря почта не работает. Сегодня утром никаких писем, только благотворительные послания про то, чтоб ты подумал о голодающих в Африке, когда будешь есть свою индейку. Постараюсь не забыть про них на нашем рождественском ужине. В этом году у нас будут куриные сэндвичи, потому что ужин приготовит Джас. Думаю, благотворителям все равно, что именно я буду есть, лишь бы, сидя за столом, я обратил свои мысли к умирающим от голода.