Моя сестра

Я протягиваю к нему руку, глажу по ноге, как делал когда-то Антонио. Теперь я понимаю, как сложно утешить человека, который страдал. Нет простого способа облегчить боль прошлого или привести все в порядок. Но впервые я точно знаю, что должна отбросить в сторону собственные воспоминания и попытаться. Я должна сделать это ради Мэтта. И должна узнать, как сделать это для Элли.

Глава 39

К тому времени, когда мы подъезжаем к месту, солнце висит низко над землей, и тени растягиваются на полях. Тени от деревьев в отдалении и от шпиля церкви. Мы поднимаемся по дороге мимо каменной стены кладбища. Некоторые люди идут к «Зачарованному лебедю», некоторые – к могилам своих любимых. Могилы свежие, земля на них возвышается сверху, еще не улеглась. Я просматриваю ряды, пока не нахожу насыпь над могилой своей матери. Пройдут недели, а может даже месяцы перед тем, как земля станет достаточно ровной, чтобы ее покрыла трава.

– Который из них? – спрашивает Мэтт, закрывая дверь автомобиля.

Я хлопаю дверью и иду вперед, пальцами пробегаясь по горячему капоту.

– Думаю, вон тот, – говорю я, заметив домик, украшенный разноцветными примулами и очаровательно подстриженной живой изгородью.

Мы идем к дому, и замечаем, что свет выключен везде, кроме одной маленькой лампы на первом этаже. Скромный дом, прекрасный в своем своеобразии и неидеальном виде. Краска на двери отваливается, как на стенах «Фэйр Филдс», и сад, если присмотреться, уж слишком разросся. Некогда аккуратно подстриженная лужайка запущена, практически мертвые бутоны георгина цепляются за последние мгновения жизни. Мы поднимаемся по дорожке, закрываем за собой калитку. Я стучу в дверь и жду.

– Возможно она еще в школе, – говорю я, когда мне не отвечают. Я стучу снова, но ответа нет. Никакого.

Мэтт проверяет время.

– Поздновато уже для школы, разве нет? Уже почти пять. – Он поправляет рукава, накидывает на себя пальто. Заглядывает в переулок, проверяя. Я знаю, что он прав, поэтому стучусь еще, на этот раз громче.

– Мисс Эндикотт, здравствуйте. Вы дома? – кричу я в почтовый ящик.

– Айрини, как ты ее назвала? – Я оборачиваюсь. Мэтт отступил на шаг назад и пристально смотрит на меня.

– Мисс Эндикотт. Я не знаю ее имени. Стой, – говорю я, поворачиваясь к двери. – Я слышу телевизор.

– Наверное, нам лучше вернуться сюда в другой раз, – советует Мэтт, уходя от меня к воротам. Я не обращаю на это внимания, переступаю через ковер красных и пурпурных лепестков на клумбе. – Айрини, я, правда, считаю, что нам лучше уйти. Вряд ли она что-то знает!

– Как ты можешь быть в этом уверен? – Я балансирую на старой зеленой скамье, которая стоит под черной кованой оконной рамой. Складываю ладони домиком, заслоняя себе свет, и прислоняюсь к оконному стеклу. Пытаюсь разглядеть дом изнутри. Неудобный на вид диванчик пятидесятых годов с подушками в цветочек, разложенными аккуратными рядами ромбиков. Далее – книжный шкаф, заполненный книгами, и камин с разбушевавшимся огнем. На столе – поднос с тарелкой, полной чего-то, похожего на жареную курицу с овощами. А потом я вижу ее.

– Ломай дверь! – кричу я Мэтту, спрыгивая со скамьи, шагая прямо по клумбе. – Она лежит на полу!

Мэтт медлит, но потом проходит мимо меня к двери. Он дергает ручку, она закрыта изнутри. Напирает на дверь плечом, но она не поддается. Тогда он зажимает кулак ладонью другой руки и выбивает локтем одно из стекол, а потом осторожно просовывает руку через осколки и находит щеколду. Дверь распахивается.

Внутри в ноздри тут же ударяют запахи – гари, угля, еды? Не понимаю, что это за запах. Мы пробираемся через старенькую гостиную к клубам дыма, валящим из кухни. Я вижу первая. Через секунду видит и Мэтт, я теряю дар речи и не успеваю предупредить его.

Мисс Эндикотт лежит на полу, ее кожа почернела и тлеет, словно уголь. Она привязана к стулу проводом для сада, красные полосы на местах, где он врезался в кожу. Из ее груди торчит кочерга. Дым поднимается от тела, как от города, покинутого мятежниками после ночных восстаний, когда разоренные улицы оставили догорать.

Мэтт хватает ближайшее полотенце, смачивает его и бросает на обугленное тело, как будто там что-то еще можно спасти. Пар с шипением поднимается от соприкосновения с мокрой материей. Он смотрит на меня, ожидая объяснения необъяснимому, но его отвлекает что-то еще, и проследив за его взглядом, я оборачиваюсь и вижу слова, нарисованные на стене кровью: «Вас будут судить здесь».

– Как в «Фэйр Филдс», – говорит он, отходя от тела, осознав, наконец, что надежды нет. Или, возможно, что мисс Эндикотт не заслуживает спасения.