Моя сестрица — серийная убийца

— Ах вот она где! — кричит Йинка, хотя на моих глазах она дважды просматривала эту самую карточку и продолжала поиски. Мужчина шумно выдыхает через нос.

— Сэр, вы опоздали на прием на тридцать минут.

— И что?

Теперь шумно выдыхает Йинка.

Сегодняшнее утро спокойнее обычного. С нашего поста видно всех ожидающих в приемном покое. Формой он как дуга, стол регистратора и диванчики поставлены напротив входа и большого телевизора. Если включить неяркий свет, у нас будет собственный кинотеатр. Диванчики насыщенного цвета бургунди, зато все остальное бесцветное. (Расширить чьи-то художественные горизонты декоратор не пытался.) Имей больница флаг, он был бы белым, как общепринятый символ капитуляции.

Из игровой выбегает девочка, несется к матери, потом обратно. На прием нужно только мужчине, который сейчас достает Йинку. Она убирает с глаз вьющуюся прядь и пристально на него смотрит.

— Сэр, вы сегодня ели?

— Нет.

— Отлично. Согласно вашей карточке, вы давно не сдавали кровь на сахар. Не желаете сдать анализ?

— Желаю. Запишите меня. Сколько стоит анализ?

Йинка называет цену, и посетитель фыркает.

— Что за бред?! Да зачем мне этот анализ? Вам бы только цену заломить! Конечно, не вы же по счету платите…

Йинка косится на меня — проверяет, на месте ли, слежу ли за ней. Она вспоминает, что, если выйти за рамки приличия, придется выслушивать мою хорошо отрепетированную лекцию «О моральных принципах и культуре в больнице Святого Петра». Йинка растягивает губы в улыбке.

— Хорошо, сэр, анализ проводить не будем. Пожалуйста, присядьте. Я вызову вас, как только освободится доктор.

— Так он сейчас не свободен?

— Нет, сэр. К сожалению, вы опоздали, — Йинка смотрит на часы, — уже на сорок минут, поэтому вам придется ждать, когда у него появится окно.

Мужчина резко качает головой, усаживается и поднимает глаза к телевизору. Через минуту он просит включить другой канал. Йинка бормочет ругательства, а заглушают их только радостные детские вопли из игровой да ропот футбольного комментатора по телевизору.

Танец

В Айюлиной комнате гремит музыка. Она слушает I Wanna Dance with Somebody Уитни Хьюстон. Что-то мрачно-жаждущее, вроде песен Браймо[7] или Лорд[8], подошло бы ей больше, чем музыкальный эквивалент пакетика «Эмэндэмс».

Хочется под душ, хочется смыть запах больничного дезинфектанта, но я открываю дверь в комнату сестры. Айюла мое присутствие не чувствует: она стоит ко мне спиной, резко качает бедрами из стороны в сторону и скользит босыми ногами по белому ковру, делая разные шаги. Ритмичными ее движения не назовешь — так танцует человек, не скованный ни публикой, ни застенчивостью. Несколько дней назад мы скормили труп морю, а сегодня, пожалуйста, Айюла уже танцует.

Я прижимаюсь к дверному косяку, смотрю на сестру и безуспешно пытаюсь понять, как работает ее голова. Для меня Айюла так же непостижима, как затейливая графика на стенах ее комнаты. Айюла встречалась с художником, который покрыл отштукатуренные стены жирными мазками черной краски. Изысканной комнате с белой мебелью и мягкими игрушками графика не подходит совершенно. Лучше бы он ангела нарисовал или феечку. Своим щедрым подарком и талантом художник явно надеялся застолбить себе место в Айюлином сердце или как минимум в ее постели, только вот ростом он не вышел, а зубы у него едва помещались во рту. В награду Айюла погладила его по голове, купила ему банку колы — и все, привет!

Она начинает подпевать и страшно фальшивит.

— Айюла! — зову я, прочистив горло.

Не прерывая танца, она поворачивается ко мне и расплывается в улыбке.

— Как дела на работе?

— Нормально.

— Класс. — Айюла колышет бедрами, сгибает ноги в коленях. — Я тебе звонила.

— Я была занята.

— Хотела приехать к тебе, чтобы мы вместе сходили на ланч.

— Спасибо, но ланч у меня обычно прямо в больнице.

— Ага.

— Айюла… — вкрадчиво начинаю я.

— М-м-м?

— Давай я нож заберу.

Танец замедляется, пока не остаются лишь покачивание корпусом и редкие взмахи руками.

— Что?

— Говорю, давай я нож заберу.

— Зачем?

— Ну… Он тебе не нужен.

Айюла обдумывает мои слова. Обдумывает не дольше, чем горит спичка.

— Спасибо, но нет. Я лучше оставлю его у себя. — Айюла ускоряет свой танец и, кружась, отворачивается от меня. Нужно попробовать другую тактику. Я беру ее айпод и уменьшаю громкость. Айюла поворачивается ко мне с недовольным видом. — Ну что такое?

— У себя нож держать не стоит. Вдруг полиция с обыском к нам нагрянет? Лучше в лагуну его брось — так меньше шансов, что тебя поймают.

Айюла скрещивает руки на груди и прищуривается. Мы буравим друг друга взглядами, потом она со вздохом опускает руки.

— Кореде, этот нож мне очень дорог. Это все, что у меня от него осталось.

Кто-то другой, может, и поверил бы ее сантиментам, но меня таким спектаклем не проведешь. Способна ли Айюла на настоящие чувства — еще большой вопрос.