Моя Сибириада

– Ну, вроде подходящая льдина!

С помощью лома дед подвинул её на подстил, привязал дуги и быстро-быстро поехал к дому, уговаривая Орлика:

– Ну, ты уж постарайся, милой, в горку, знаю, тяжело тебе. А мне, думаешь, легко? Видишь, чёрт попутал, да и Манеша тоже хороша – как сделает браженку – ну не оторваться! Она, милый, она во всем виновата, бражка эта, а мы вот теперь с тобой расплачивайся. Ну, я тебе сразу, прямо сразу, как спущу лёд, дам пригоршню овса, нет – две. Давай, милой, немного осталось в гору, а дальше прямо пойдём. Вот молодец, всё понял. Ты для меня всё: и надёжа, и помощниче, а если я тебя иногда подстёгиваю бичиком, прости. Бичик-то ведь тоненький, да я и не крепко, а так чтобы разговор поддержать, чтоб тебе не скучно было одному. Я ведь тоже многое прощаю тебе.

Вот с такими причитаниями дед подъехал к дому. Его жена, Манеша, уже поджидала, отворила тяжёлые ворота, положила руки под фартук и стояла, поджав губки.

– Вишь, Манеша, – оправдывался дед, – эта оказалась ещё лучше, так что не зря я три дня угодничал, он, Угодник-то, мне и помог. Закрывай ворота, чтоб никто не видел, что дед у тебя вдогонки живёт.

В доме всё было негласно поделено. Дед никогда не касался чугунков, ухватов. Даже дрова приносила Манефья Михайловна, зная заведомо, какие ей сегодня будут нужны: в морозы – берёзовые, хлеб испечь – сосновые, были даже еловые, чтобы летом протопить ими печь, прочистить печные колодцы и трубу, для разжигания самоваров шёл уголёк из осинки.

Деду же принадлежало конное хозяйство: сани, таратайки, телеги и вся утварь для езды. Он был большой мастер по этому делу, содержал в колхозе всю лошадиную упряжь.

Но однажды и Манеша опростоволосилась. Бражку, после того как выстоится и наберётся хмеля, то есть покрепчает, разливали в трёх- и пятилитровые бутыли. Оставшуюся кашицу от ржаного хлеба выбрасывали, что Манеша и сделала. Сели они с дедом снять пробу домашней настойки. Сняли. Хороша! Захмелели. Потом непременно надо было полежать (закон деревни – отдыхать после обеда). А тазик с остатками за недосугом Манеша оставила на дворе. Отдохнув, вышла во двор, а там под навесом лежат дохлые курицы вместе с петушком – наклевались остатков. Манеша поняла, что причинила большой урон домашнему хозяйству, и, чтобы не пропадало добро, бросила кур на крышку погреба, то есть в холодок. Коленьку гневить в это время было нельзя. Манеша удалилась за печку, решила ждать подходящий момент, чтобы оповестить супруга, что курочек больше нет (и это в жаркий летний период, когда едят в основном окрошку с яйцами, и парунью уже не посадишь – поздно, а что делать?). Ну, погоревала-погоревала, набрала кипятка – ошпарить кур, чтобы легче было ощипывать, и тихо вышла во двор.

На неё смело, как в бой, шли все курицы во главе с петушком, правда, немного покачиваясь, как после тяжёлого боя. Петушок гордо вышел вперёд, прокукарекал с похмелья хриплым голосом, потеряв счёт времени, и как будто попросил продолжения банкета. Манефья то ли от неожиданности, то ли с испуга выронила из рук тазик с водой. Тут вышел Коля:

– Манеша, мы вроде вдвоём с тобой были за столом, а курицы отчего пьяные?

Стыдно было сказать Коле о недогляде. Ещё хуже – показать своё недомыслие. Ведь могла догадаться, что осадки хмельные, и с них можно хорошо опьянеть. Но Манефья не растерялась и сказала:

– Да пшеницы осталось мало, вот и отдала им остатки.

– А чего они нахохленные, как с мороза?

– Может, крыса поигралась, – сказала супруга.

– Ну да ладно, пригладь им перья и никому не рассказывай, а то сколько будешь жить, столько и смеяться будут над твоей экономией.

Манефья Михайловна была второй женой деда Николая. Первая – тетя Поля – умерла, оставив шестерых детей. Манеша Колю очень любила, пошла на детей, хотя они были уже взрослыми. Была весёлой, поющей, имела глубокий грудной голос и в компаниях всегда запевала, без неё было всем скучно. Прошло немного времени, и Манеша рассказала моей бабушке, своей снохе, о содеянном. Они посмеялись вдвоём, а потом (Манеша была хорошим рассказчиком) всё в картинках пересказала всей честной компании. Это стало притчей во языцех.

Николай Дмитриевич держал детей своих в строгости, учил разному ремеслу по их способностям и интересам. Так, самый старший, Василий, был на руководящих постах, Георгий, второй сын, стал художником, дочь Валентина – портнихой, Анатолий водил пароходы, Веня был шофёром, Саша – декоратором в Иркутском театре.

Дед Николай отличался богатырской силой. На островах Ангары, после разлива, вырастала высокая сочная трава – зелёнка. Её косили на зиму, берегли к отёлу коров. Летом заготавливали, а зимой, когда встанет Ангара, перевозили на берег. Дед часто помогал Орлику втаскивать тяжёлый воз с сеном в гору. Конечно, конь, в знак благодарности, любил деда и был послушным. Но всё это не сразу пришло.