Моя Сибириада

«Дорогая моя Маруся! Наш эшелон почти не останавливается – везде зелёный свет. С одной стороны, хорошо – быстрее война закончится, и я вернусь, а с другой – много тебе пишу, сильно скучаю, знаю, что и ты скучаешь обо мне, и мои письма тебя бы поддерживали. Вот через два часа будет наш с тобой город Омск, где мы познакомились, полюбили друг друга и поженились. Это самое счастливое время нашей жизни. Но мы ещё будем счастливы, ты не сомневайся. Очень хочу знать, кто родился, но ты даже не знаешь, куда мне писать. Как только появится адрес – сразу сообщу. Помнишь о нашем уговоре? Я знаю, ты исполнишь его, потому что мы любим друг друга. Целую, подъезжаем, но наш эшелон могут опять поставить на запасный путь, и тогда я эти три письма не смогу опустить в почтовый ящик. Береги себя и малышку, уже должен кто-то быть. Целую, целую, люблю. Твой Саша.

Привет маме, Федьке и дяде Коле с братьями».

Рождение

Мама в работе была крутой, сноровистой, а в общении – лёгкой, весёлой. Хоть труд колхозный был ей не знаком, но она охотно за всё бралась, училась и всем доказывала свою ловкость. В летний период самым главным промыслом в колхозе была ловля рыбы. Собиралась бригада рыбачек из женщин, мужчин уже не осталось, лишь бригадиром был назначен далеко не молодой, но, как и в молодости, весёлый человек – Илья Назарович Лыхин. Человек он был добродушный и умелый, хороший семьянин, небольшого росточка, но проворный.

И вот в день 10 августа 1942 года плывут они на рыбалку за Осинов остров, где малая вода, ставят невод и ждут, когда надо будет пойти бечевой, чтобы вытащить невод вместе с рыбой. Тут-то матери и стало «неловко» в спине. Знающие эти признаки рожавшие женщины сразу определили:

– Марья, ты будешь рожать, у тебя начались схватки.

Несведущая в этих делах мама не знала, что ей дальше делать. Илья Назарович оставил бригаду женщин, развернул лодку, подсадил в неё маму и, отталкиваясь от берега, крикнул:

– Вы уж, бабоньки, одни как-нибудь, а лодку я за вами пришлю.

Расстояние неблизкое: Ангара в самом широком месте – 8 километров, правда, вместе с островами, которые надо по протокам обогнуть. Дед Илья сел грести, мама стала править лодкой. Но правила несколько минут, и снова схватки, которые повторялись всё чаще. Вот уж мама и весло не смогла держать в руках. Она стонала, просила остановиться, но было быстрое течение и останавливаться было нельзя.

– Сейчас будешь рожать, вот только до середней[2] травы доплывём, чтобы лодку не сносило, и сразу родишь, потерпи немного, – успокаивал её дед.

Вот наконец эта середняя трава.

– Ложись на дно лодки, – скомандовал дед Илья, – упирайся ногами в дугу, не бойся, я поймаю твоего младенца.

Дед снял рубаху, пропитанную потом, промазанную дёгтем от комаров и мошек, положил рядом с мамой и сказал:

– Рожай, Марья, рожай скорей, а то оводы жопу съедят, а не дай Бог, ребёночка в головку укусят, шишка будет на всю жизнь, испортишь всю Сашкину работу. Дуйся! Дуйся, тебе говорят! Дуйся, не то задохнётся ребёночек, Сашка тебе не простит… Ну чо ты не рожаешь? Просила остановиться – рожай, я тебе говорю, здесь не медлят, а то ребёночек-то задохнётся без воздуха.

Стонала мать с просьбой о помощи от Господа Бога, плескалась Ангара лёгкой волной, как дева, бегущая навстречу к любимому витязю гордого Саяна – Енисею. Волна билась о борт лодки, раскачивала её, как пушинку. Откуда-то налетел порывистый ветер, облака, плывущие по горизонту, переместились к лодке и повисли над нею, словно ждали, когда мама даст жизнь плоду любви, и как бы укрывали её своим одеялом от дурного глаза.

Дед Илья то уговаривал маму тужиться, то ругал, что она хочет погубить Сашкиного сына. Мама попросила воды. Дед почерпнул ковшиком немного воды, плеснул маме на лицо и сказал:

– Рожай быстрее, а то ветер поднимается, перевернёт лодку, и все потонем, давай вместе со мной. Вроде как бечеву тянем. Ну, давай, тужься, хорошо! Ещё раз, ну, ещё раз, сильнее тужься. Ну ещё, всё – последний. Вот и молодчина!

У деда в руках был розовый живой комочек – девочка. Он осторожно положил плод любви маме на живот, наклонился над младенцем и стал перекусывать пуповину.