Моя сто девяностая школа

Близился Новый год. В школе решили устроить новогодний вечер. По предложению Леонида Владимировича была организована праздничная комиссия во главе с заведующим Александром Августовичем Герке. В нее вошли Леонид Владимирович, Георг, Любовь Аркадьевна, из старших классов Миша Дьяконов, Татьяна Хлюстова, Женя Россельс и от нашего класса Леня Селиванов, Миша Непомнящий и я.

Собрались после занятий, в учительской. Сразу посыпались предложения.

— Во-первых, надо достать и поставить в зале большую елку. Наш оркестр должен разучить несколько танцев: обязательно какой-нибудь великолепный вальс, тустеп, падепатинер, — предложил Леонид Владимирович.

— Я бы не имела ничего против хорошего фокстрота, — сказала Любовь Аркадьевна.

— Не возражаю, — согласился Александр Августович.

— Сделаем своими силами небольшой концерт, — сказала Хлюстова. — У меня есть неплохие песни, Боря Энкин будет играть на скрипке, Наташа Сахновская исполнит балетные вариации, Миша Дьяконов что-нибудь почитает… и поставим комическое кино.

— У нас уже почти готова очень смешная пародия: «Тяжелый камень свалился с сердца графа Сюзора» — и у графа падает с сердца булыжник. «За окошком выл ветер» — Костя Петухов вылезает из-за окошка и замечательно воет. «Прошел час…» — и через всю сцену проходит Тися Самойлович. Это будет иметь огромный успех, я ручаюсь.

— Если ты ручаешься, готовьте, — сказал Георг.

— Но главное — это танцы. Чтобы ребята могли вволю потанцевать, — сказала Любовь Аркадьевна.

— И нужно развесить смешные плакаты, — предложил Леня. — Например: «Сегодня нет места скуке!»

— Отлично! — сказал Георг.

И тут вошел в учительскую серьезный мужчина в шляпе, с большим коленкоровым портфелем.

— Здравствуйте, товарищи. Я Курюпин из отдела народного образования. До нас дошли сведения, что вы собираетесь отмечать рождество…

— Не рождество, естественно, а Новый год, — сообщил Георг.

— Это уже лучше, — заявил представитель роно, — против Нового года роно не возражает, но хотелось бы, как говорится, быть в курсе того, что вы намечаете.

— Мы намечаем праздничную елку, оркестр, танцы и всякие забавные плакаты и, конечно, маленький концерт. Организуем буфет, — сказал Герке.

— Очень хорошо, что я пришел, товарищи. О какой елке вы говорите? Елка — это наследие проклятого прошлого. Это — предрассудок. Это хвойное дерево связано с религией, с рождеством Христовым и используется попами для усыпления бдительности трудящихся.

— Этого я что-то не понимаю, — вмешался Леонид Владимирович. — По-моему, это древний обычай, который стал приятной традицией, и, кроме веселья и радости, он ничего не приносит.

— Так вы полагаете? А крест, на котором устанавливается елка?

— Мы можем установить ее на круге.

— Форма не изменяет содержания. А содержание поповское. Елки у нас, в Советском государстве, отменены. Где вы видели на данном этапе, товарищи, елки?

— Вот мы и хотим вернуть эту чудесную традицию.

— Это, товарищи, так не пойдет. Роно категорически против этого возражает и доводит это до вашего сведения. Оркестр — это хорошо, а вот танцы вызывают сомнение. Конечно, если дети будут плясать под музыку, скажем, польку, или «Светит месяц», или даже, на худой конец, вальс — это вполне допустимо, но другие танцы вызывают вопрос. В частности, роно возражает против западных танцев. Чтобы не просочился какой-нибудь фокстрот, или шимми, или тустеп.

— А что плохого? — это спросил Селиванов, и Александр Августович сурово на него посмотрел.

— А что хорошего? — воскликнул представитель роно. — Танцы разлагающегося Запада. Сегодня, понимаете, фокстрот, а завтра будете в школе коньяк выпивать. Вот этот, извините за выражение, тустеп, у него ведь слова есть. Я их знаю: «Выпьем мы за Сашу, Сашу дорогого, а пока не выпьем, не нальем другого.» И это в среднем учебном заведении! Ни за Сашу, ни, извините за выражение, ни за Машу, ни за кого мы в помещении школы пить не будем.

— А падепатинер?

— Что «падепатинер»?

— Можно танцевать?

— А что? Разве мало танцев с русскими названиями?

— Очень мало, — сказал Леонид Владимирович — вальс тоже не русское название. Это французское слово и означает танец с трехдольным ритмом. Венгерка — не русский танец, полька — тоже, мазурка — тоже, падэспань — тоже, полонез — тем более, миньон, ки-ка-пу, падекатр, краковяк… Что же остается?

— Есть такой танец — «дирижабль»…

— Ну, а еще?

— Трепак, — тихо сказал я.

— Тут шутить не приходится, товарищ учащийся. Попоете «Светит месяц», попрыгаете, споете «В лесу родилась елочка».

— Но ведь вы против елки, — сказал Герке, — зачем же про нее петь?

— Петь можно. Вот… Так что насчет танцев, товарищи, поосторожнее. У нас тут, товарищи, не балетная школа, никаких Люком и Шавровых у нас нет, и можно спокойно попеть песни, пускай дети слегка попрыгают и разойдутся. Теперь, что это за буфет вы намечаете?

— Лимонад, если удастся достать, какие-нибудь бутерброды, яблоки.

— Это возможно. Только чтобы не было пива.

— Чтобы?!

— Ну, ясно. И вот, чтобы не забыть: о каких забавных плакатах вы тут упоминали?

— Ну, например: «Сегодня нет места скуке», — сказал Георг.