Моя сто девяностая школа

А многоцветные, пестрые карусели, где можно покружиться под музыку на деревянном коне, слоне, верблюде, даже на крокодиле! А взлетающие в небо качели, стреляющие силомеры, тиры, в которых можно выстрелить из ружья монтекристо в страшного волка, волк упадет, а тебе дадут за это гребенку или зубную щетку.

А какой лимонад продают на вербном базаре! А какой потрясающий вкус у сахарной ваты, лежащей на прилавках большими хлопьями!

В этот водоворот, свист и гик, в выкрики и хохот, в толчею и веселье попали мы и с раскрытыми ртами протискивались сквозь ряды гуляющих.

Леня достал из кармана кошелек, вынул из него деньги и купил себе сахарную вату. Он ее нес, как облако, погружая в нее лицо и наслаждаясь ее сладостью.

Он съел всю вату за пять минут. Потом мы подошли к ларьку с конфетами, и он купил длиннющую конфету в трехцветной бумажке. За две минуты он смолотил эту конфету.

Мы подошли к продавцу «американских жителей».

Он держал в руках толстую пробирку, наполненную водой. В середине пробирки плавал голубой стеклянный чертик с рожками и хвостом. В стенке пробирки было отверстие, затянутое гуттаперчей. Когда продавец нажимал пальцем на гуттаперчу, чертик поднимался в пробирке. Он поднимался, и опускался, и даже крутился в ней. Этот «американский житель» стоил дорого, и Леня его не купил. Но рядом стоял старичок с доской, на которой были нацеплены смешные фигурки из синели. Здесь были черти и ангелы с крылышками, индейцы и обезьяны, какие-то неизвестной национальности солдаты с пиками и девушки в шляпах. Леня купил полосатого черта с вилами и прикрепил его к пуговице своего пальто.

И тут Старицкий не выдержал. Он сказал:

— Мы с тобой больше не водимся.

— Почему? — спросил Леня.

— Потому что ты буржуй, а нам с буржуями не по пути.

— Почему это я буржуй? — обиделся Леня.

— Потому, что у тебя полный кошелек денег. А мы с Володькой пролетарии. У нас ничего нет. И нам противна эта классовая рознь. Ты жрешь конфеты, приобретаешь чертей. Может, сейчас даже поедешь на карусели. А мы не можем на это больше смотреть. Мы лучше пойдем домой.

— Капиталист ты несчастный! Вот кто! — сказал я.

Мне тоже было невмоготу смотреть на благополучие Селиванова.

— Я вас могу угостить ватой, — сказал он.

— Спасибо, не надо, — сказал Старицкий. Ему очень хотелось ваты, но он преодолел это желание. — Нам не нужна подачка, — сказал он. — Нет денег, так у всех их нет. Как считаешь, Володька?

Я, грешным делом, считал, что Леня мог бы нас угостить, мне безумно хотелось пожевать вату или увязнуть зубами в косхалве, а еще больше хотелось такого же синелевого черта, но я призвал все свое политическое сознание и сказал:

— Нет. Я не хочу кормиться за чужой счет.

Мы с Павкой повернулись и пошли домой. За нами бежал почти всю дорогу Селиванов. У него в руках были хлопья сахарной ваты и два синелевых черта.

— Я же с самого начала хотел вас угостить, — сказал он, запыхавшись от бега, — но я думал, как это лучше сделать. Очень прошу вас, возьмите. Я же не виноват, что отец дал мне трешку. Я предлагаю вернуться и поездить на карусели.

— Ладно, — сказал Павел. — Если все, так все.

— Присоединяюсь к большинству, — сказал я.

Мы вернулись на базар. Леня купил билеты, и мы закружились на карусели. Я ехал на слоне, Павел — на верблюде, а Леня сел на медведя.

Органчик играл «Пускай могила меня накажет». Мы самозабвенно кружились, и нам было удивительно хорошо. И даже Леня улыбался. Ему было приятно, что он доставил нам удовольствие.

— Никогда не думал, что так радостно делиться со своими товарищами, — сказал он.

А Павел ему ответил:

— Буржуи даже не имеют представления об этом удовольствии.

Коллекционеры, или Почему я не пою

Страсть к коллекционированию обуревала весь наш класс. Пожалуй, среди мальчиков не было такого, который что-нибудь бы не собирал. Рабинович и Грозмани собирали марки, Селиванов собирал обертки от конфет (фантики). Зверев собирал минералы. Недокучаев — морские раковины, Старицкий коллекционировал трамвайные билеты, Чиркин — бумажные деньги и монеты, Гохштейн — жуков и бабочек, Юган собирал гербарий (засушивал растения), Попов коллекционировал пуговицы, Бостриков собирал билеты в кино, Таня Чиркина — открытки с портретами киноартистов, Бродский — открытки с картинками художников, а сын зубного врача Сеня Сладкий хвастался коллекцией, которую выпросил у своего отца. Его отец собирал зубы своих пациентов. У него в коллекции был зуб присяжного поверенного Богоявленского, зуб балерины мадам Рива, зуб генерала Плашменного и зуб мудрости дворника их дома Федора. Особенно гордился Сладкий клыком начальника районного отделения милиции Никифорова.

Я собирал все, что попадалось: марки, монеты, медали, бабочек, карандаши, коробки из-под папирос, спичечные этикетки, перья, резинки для стирания, но самое главное — это были кинематографические ленты.