Моя сто девяностая школа

Спектакль мы показывали в субботу 20 ноября 1922 года. Эта дата запомнилась мне на всю жизнь. Зрителями были Шурина мама и Шурин брат Вова, моя мама и больше никого. Немного. Впрочем, трех зрителей было вполне достаточно для такого спектакля. Леля суетилась за кулисами, помогая нам одеваться, суфлируя текст и открывая и закрывая простынный занавес. Все декорации (а их почти не было) мы расставляли сами: стол, стулья, постель графини, для которой мы перетащили из другой комнаты Бовину кровать.

Поначалу все шло хорошо. Миша рассказал про свою знакомую графиню, и во мне загорелось желание с ней познакомиться. Потом я прокрался в ее спальную и, угрожая ей пистолетом, вырвал у нее признание — «тройка, семерка, туз», а она повалилась на постель.

И даже на пододеяльнике появилась кровь (красные чернила).

— Вы мне испортили мое белье! — крикнула в этот трагический момент Шурина мама.

— Не мешайте мне играть! — крикнула в ответ графиня и умерла в страшных мучениях.

Шурка это делал замечательно: корчился в судорогах, дрыгал ногами и закатывал глаза. Он был прирожденным актером. Потом шла сцена в игорном клубе.

Миша метал банк, а я называл свои заветные карты.

«Ваша дама бита», — должен был сказать Миша, но разволновался, стал заикаться и сказал:

— Ваша дама биха!

В публике (три человека) раздался смех, а я, сказав: «Не вижу ничего смешного», достал пистолет и выстрелил себе в висок. Затем я покачнулся и рухнул на пол, ударившись затылком о паркетину и потеряв сознание. Говорят, что раздались аплодисменты (я упал очень эффектно и даже красиво). Шурка и Мишка вышли раскланиваться, а я не мог встать. И тогда на сцену выскочила моя мама с криком: «Володе плохо!»

Меня долго приводили в сознание, прыскали на меня водой, давали мне нюхать нашатырь, щупали мою голову, и в результате я открыл глаза и встал с головной болью.

— По-моему, у него все в порядке, — сказала Шурина мама. — Не волнуйтесь, Анна Александровна.

— Нет, у него далеко не все в порядке, — заявила моя мама. — И у вашего Шурочки тоже. Если бы у них было все в порядке, они бы никогда не додумались ставить «Пиковую даму». Им бы не пришло в головы искажать великого Пушкина, плевать на музыку великого Чайковского и грохаться неизвестно во имя чего головой об пол. Не знаю, как вас, а меня потряс этот спектакль.

Они же слушали эту оперу в замечательном исполнении. Вот это Германн! Как можно после этого решиться на такое исполнение? Как можно превращать в балаган столь замечательное, великое произведение?! А вы, Леля? Как вы могли это допустить! Идем домой, Володя, тебе необходимо полежать.

Мы оделись и вышли от Навяжских. Я был очень расстроен, а Шура мне сказал в передней:

— А все-таки это был хороший спектакль и мы отлично играли. Ну, так нас не поняли.

А Миша уже на улице спросил:

— Когда же ты мне отдашь аксолотля?

— Мне сейчас не до аксолотлей, — сказал я. — За «ваша дама биха» не дают аксолотлей. Надо текст учить. А халтура меня не устраивает.

Спиритический сеанс

Паня Пищик обожала модную до революции писательницу Лидию Чарскую, упивалась ее романами «Княжна Джаваха», «Большой Джон».

Мы, мальчики, не читали Чарскую и только видели ее в Ленинградском Александрийском театре, где она играла в «Маскараде» Лермонтова старую даму в последнем акте. А девочки перечитали в школьной библиотеке все ее книги — слезливые, засахаренные, наполненные вздохами, призраками и сюсюканьем.

В одной из этих книжек Паня прочла о том, как институтки устроили спиритический сеанс, крутили блюдечко и вызывали души покойников. Это произвело такое впечатление на Паню, что она пришла в класс и предложила устроить такой сеанс.

Когда закончилось заседание кружка, девочки остались в классе.

— Если мальчишки не будут нам мешать, они могут остаться, — сказала Паня. — И даже могут принять участие в сеансе.

Павка, Шурка, я — остались.

Паня разложила на столе большой лист бумаги. На нем по кругу были написаны все буквы алфавита. Гая Осипова достала из сумки блюдце, и Тая Герасимова нанесла углем на его краешек черную точку.

— Я буду медиумом, — сказала Паня. — Буду вызывать духов и задавать им вопросы. А вы все подложите пальцы под блюдечко, и оно само вас поведет по тем буквам, из которых сложится ответ духа.

Все сели вокруг стола, и все девочки и мы трое подложили пальцы под блюдечко.

— Тише! — прошептала Паня. — Кого мы вызовем?

— Екатерину Вторую, — сказала Безрукова.

— Нашли кого вызывать! — сказал Шурка. — Лучше уж Софью Ковалевскую.

— Математика и в школе надоела, — сказала Труфанова, — лучше вызвать артистку Сару Бернар.

— Вызываю Сару Бернар. Сара Бернар? Вы здесь? — спросила Паня.

Блюдечко начало шататься влево и вправо и остановилось на букве «у».

— Что значит «у»? — спросил Шурка.

— Подожди, — сказала Герасимова. — Сара Бернар сказала «уй», что значит по-французски «да».

— Вы знаменитая артистка, — сказала Паня, — кого вы считаете своей преемницей у нас?

— Все ясно, — сказал Павка, и блюдечко быстро пошло по буквам п, а, н, ю, п, и, щ. — Паньку Пищик! — закричал Павка.