Моя сто девяностая школа

На следующий день, после урока геометрии, в класс вошла наша классная наставница Любовь Аркадьевна и сказала:

— Сейчас мы останемся в классе и поговорим на неприятную тему. Поляков, перестань копаться в парте. Сегодня Маевская пришла в школу с намазанными губами. Это ужасно. Как ты могла это сделать, Маевская?

— Можно сказать? — спросила Леля.

— Скажи.

— В женщине все должно быть красиво, — сказала Леля. — У меня бесцветные губы. И я их всегда красила, но вы этого не замечали, потому что у меня была очаровательная помада, которую мне привезли из-за границы. Эта помада кончилась, и я подкрасила губы другой. Она слишком яркая. Я не думаю, что я в чем-нибудь виновата. Все женщины, у которых хороший вкус, красят губы. Мэри Пикфорд не выходит на улицу, не подмазав губ.

— А ты знаешь, сколько лет Мэри Пикфорд? — спросила Любовь Аркадьевна. — Мэри Пикфорд — женщина, и еще к тому же актриса, а ты еще девочка. Так ты можешь начать еще и курить, и пить вино, и еще бог знает что. Твоя мама знает, что ты красишь губы?

Леля молчала. Она только побледнела.

— Так вот: чтобы я никогда больше не видела тебя в таком виде. Ты — в школе. Запомни это. И ты еще девочка.

— Я уже не девочка, — сказала Леля, — и, возможно, я скоро выйду замуж.

— Хорошо, — сказала Любовь Аркадьевна. — Но сперва вызови свою маму.

На этом собрание закончилось, и мы все вышли из класса.

— Ты что, серьезно собираешься выходить замуж? — спросил я у Лели.

— Вполне, — сказала она. — Мне надоели эти замечания, и я хочу жить, как мне нравится. Хочу — буду краситься, не хочу — не буду. Вот я крашу губы, а у меня «отлично» по геометрии, а Леля Ершова не красит — что толку? У нее «неудовлетворительно».

— А ты думаешь, если она будет краситься, у нее тоже будет «отлично»?

— Не знаю, — сказала Леля. — Я об этом не думала. Хочешь пойти завтра в театр Музыкальной комедии на оперетту «Сильва»? У нас есть лишний билет.

— Конечно, — сказал я, покраснев. — А что это «Сильва»?

— Это красавица актриса, которая влюблена в военного по имени Эдвин.

Я ходил с ней и с ее мамой в Музкомедию. Мама была в шикарнейшем платье, и на каждой руке у нее было по браслету. Мы сидели в ложе бенуара, и нам все было очень хорошо видно. Я первый раз видел такое о любви: Эдвин влюбился в Сильву и очень хотел жениться, а его родители были категорически против.

Они не могли допустить, чтобы их сын женился на артистке, которая выступает в кабаре. Кабаре — это такой ресторан, который открыт всю ночь, и там пьют и курят. А симпатичный молодой человек, большой трепач, по имени Вони, поет даже такие слова: «Без женщин жить нельзя на свете». В общем, мне это дело понравилось и Леле тоже. Она сказала:

— Я бы тоже хотела так жить, выступать в кабаре, и никакие родители не помешали бы мне любить того, кого я хочу.

— Пойдем с тобой еще раз в театр? — спросил я.

На что Леля ответила:

— Я не могу каждый раз ходить с одним и тем же. Я люблю, чтобы вокруг меня было много разных мужчин.

И в следующий раз она пошла с кем-то вообще из другой школы.

Говорят, что ее даже приглашали сниматься в кино, но мать ей запретила.

На школьном вечере, посвященном Первому мая, она всю торжественную часть просидела с Никсом Бостриковым, а когда начались танцы, танцевала только с Мишей Дьяконовым, который был на два класса старше. В антракте Никса Бостриков ударил ее по лицу. Бострикова на две недели удалили из класса, а Леля перевелась в другую школу, и больше я ее не видел. Говорят, что она вышла замуж за какого-то турецкого дипломата и уехала в Константинополь.

А по другим слухам — она работает машинисткой в каком-то учреждении и награждена медалью «За трудовое отличие».

Суд над Антонио Сальери

— У меня к вам есть предложение, — сказала Мария Германовна. — Давайте устроим суд над композитором Сальери. Отдадим этому делу один из уроков литературы. Роли распределим так: Сальери будет играть Навяжский, Моцарта — Поляков, на роль слепого скрипача пригласим Борю Энкина из восьмого «Б». Обвинителем будет Кричинская, защитником — Селиванов, судья — Рабинович. Дружинина, Купфер и Смирнов будут присяжными заседателями. Все должны хорошо знать эту маленькую трагедию.

Мария Германовна Арлюк сияла от восторга. Ее радовала ее придумка. Маленькая, остроносая женщина, казалось, выросла от своей мысли.

— Судей мы оденем в плащи, а Моцарту и Сальери раздобудем белые парики. Володя может сыграть на рояле «Турецкий марш», а Шура, к сожалению, не играет.

Но мы уговорим кого-нибудь из ребят старших классов, кто играет на рояле, изобразить нам что-нибудь Сальери. Например, несколько тактов из «Тарара». А Энкин изобразит нам что-нибудь из «Волшебной флейты» Моцарта.

— А как будет с вином? — спросил Навяжский.

— С каким вином? — испугалась Мария Германовна.

— Они же пьют вино в трактире, Моцарт даже говорит Сальери: «За твое здоровье, друг, за искренний союз, связующий Моцарта и Сальери, двух сыновей гармонии…»

— Это верно, но ты, Шура, забыл, что ты обращаешься к нему: «…Постой, постой!.. Ты выпил!.. без меня?» — напомнила Мария Германовна.