Моя судьба. История Любви

Общие друзья познакомили нас в Лас-Вегасе, артисты пригласили меня в свою усадьбу, где они живут со своими четвероногими помощниками, которые разгуливают на свободе. Тигры купаются в бассейне вместе с хозяевами… Артисты, по их словам, добились от хищников полного послушания потому, что постоянно находятся вместе с ними, и сумели тем самым разрушить «барьер недоверия».

Должно быть, он видел телевизионную программу «Ночи в Палладиуме», в которой я регулярно выступала. Так или иначе, он взял с нашего столика меню, достал свою авторучку, мигом нарисовал бессмертный силуэт Шарло и написал под ним: «I love you, Mireille»[41].

Я онемела: ничье признание не могло доставить мне большее удовольствие. Его глаза весело блестели. Я нашла, что он очень красив, седина была ему к лицу. Потом он молча удалился, ушел так, как уходил в своих фильмах, которые нас так смешили, когда мы учились в школе, где преподавала госпожа Жюльен.

Если меня спросят, какой из «экспонатов» моего музея мне дороже всего, я задумаюсь над ответом. С каждым из них связано какое-нибудь воспоминание. К примеру, возле автографа Чаплина висит маска Мольера. Точнее, это черная полумаска, расписанная золотой краской. Все ученики Робера Манюэля вышли на сцену в таких масках, когда мы отмечали пятидесятилетие его театральной деятельности.

Надетые для того, чтобы преподнести сюрприз юбиляру, они скрывали лица тех, кому он дарил свои советы и дружбу. Поздравить его пришли Мишлин Будэ, Николь Кальфан, Мишель Кретон, Энрико Масиас, Жаклин Майан и Лина Рено (две эти артистки с подъемом сыграли сцену Арсинои и Селимены), Серж Лама-Наполеон, Сабин Азема, Мишель Дюшосуа, Клод Жиро, Меркес и Мерваль, Жан Пиа (он играл опоздавшего на урок ученика) и Жан-Люк Моро (он выступал в роли преподавателя)… Шарль Левель написал для Франсуа Валери пародию на его песню «Эмманюэль», назвав ее «Э, Манюэль», а для меня сочинил песню «Мольер», которую я сохраняю в своем репертуаре.

Жил сын обойщика, он звался Жан-Ватистом

И в ранней юности задумал стать артистом.

Он ремесло отца отверг, мечту лелея:

Играть в комедиях, хотя бы роль лакея.

Манюэль был очень растроган и счастлив.

У меня надолго сохранилось незабываемое воспоминание о том, как праздновали один из дней моего рождения. Я записывала тогда в Мюнхене песни на пластинку, и Джонни снял большой зал в знаменитом ресторане Кефнера, где постоянно бывают заняты все помещения снизу доверху.

Один журналист как-то заметил: «Мирей и вся ее компания родились под знаком Рака». Это и в самом деле так: дни рождения Матиты, Надин, Ива Мурузи, Лины Рено, Пьера Кардена и мой следуют друг за другом с интервалом в несколько дней.

Отведенный нам зал был украшен флажками. В тарелке у каждого лежало вырезанное из дерева и перевитое трехцветной лентой сердечко, на котором было начертано его имя. «Мое» сердечко заняло теперь место в домашнем музее.

Наши немецкие гости — директор фирмы, выпускающей пластинки, владелец издательства, адвокат и, конечно, Христиан Брун с супругой, а также друзья из Парижа (среди них был Мишель Одиар) — не могли прийти в себя: вместо обычных мюнхенских кушаний на стол подали добрую дюжину изысканных блюд, приготовленных по рецептам и под пристальным наблюдением Джонни, а традиционное немецкое пиво уступило место игристому розовому шампанскому. (Когда меня однажды обворовали — да, со мной и такое случалось! — я жалела не столько об украденных драгоценностях, сколько об утраченном ящике с игристым розовым шампанским!)

Этот чудесный напиток взбодрил нас. За десертом я поднялась и запела «Марсельезу». Мне гораздо больше по душе петь, чем выслушивать пожелания счастливого дня рождения. Наши немецкие друзья сперва растерялись, потом подхватили песню, а затем вместе с нами пели ее уже во весь голос. В ресторане громко зазвучали слова и мелодия Руже де Лиля.

Представляю себе, как отнеслись к этому посетители, сидевшие в соседних залах!

Не стану скрывать: я привержена цветам нашего национального флага.

И все же, если бы мне предложили захватить с собой на необитаемый остров всего лишь один предмет (как-то меня спрашивал об этом один журналист), я бы не взяла бюст Марианны, для которого позировала (до меня для него позировали Брижитт Бардо и Катрин Денёв) и который стоит теперь в нескольких мэриях. Позировала я скульптору Аслану, и о тех днях у меня осталось незабываемое воспоминание: сперва художник набрасывает на листе бумаги черты твоего лица, а затем запечатлевает его в глине… кажется, ты снова рождаешься на свет.