Моя свекровь и другие животные

И опять вздохнул. И набрал воздуха, чтобы сказать что-то… покаянное, пожалуй, но тонкая цепочка тренькнула и упала к ногам, поблескивая алыми глазами амулетов.

Точно.

На гербе рода Хамура такой вот алый камень изображен.

– Остальное мелочи. Гриву размочишь, лак сам слезет через пару дней.

– Пару дней?!

– Особо сильная фиксация. Используется для церемониальных причесок, – матушка повела плечиком. – Сам понимаешь. Но скажи-ка лучше, зачем вы мою отбеливающую пудру взяли?

– Отбеливающую? – упавшим голосом переспросил Нкрума, осознавая, что щеки зудят просто-таки невозможно.

– Да, дорогой, – сладко улыбнулась матушка. – Концентрат… Один гран в тоник – и протирать кожу по утрам. Придает белизну и мягкость.

– Концентрат…

Он попытался вытереть пудру рукой, но, вовремя опомнившись, принял протянутое матушкой ледяное полотенце.

Жжение усилилось.

И стало почти невыносимым.

Нкрума чихнул.

– Не спорю, получилось весьма оригинально… традиционно… и радовать должно, что невеста твоя мало понимает в традициях… вообще мало понимает в происходящем.

Матушка задумалась.

Потерла пальчиком переносицу. Провела по брови, как делала всегда, когда ей приходила идея сомнительного плана.

– И такая хрупкая, слабая… не представляет, что такое жизнь в пустыне.

Нкрума старательно стирал с лица остатки треклятой пудры и старался не смотреть на свое отражение в выпуклом боку вазы. В вазе покачивались пустынные анемоны, впитывая влагу из воздуха. И судя по оттенку, который приближался к темно-синему, им оставалось недолго. Скоро переродятся в крупные клубки-клубни, и Аджаба велит вынести их во двор, где они и разделятся.

– Страшно подумать, что было бы, если бы сороконожка…

Матушка замолчала.

Постучала коготком по губам, запирая в них невысказанную мысль. А Нкрума как-то похолодел. Да быть такого не может… Его матушка… И невеста вряд ли пришлась ей по вкусу, в этом сомнений нет.

Но избавиться…

Это не убийство. До убийства матушка не опустилась бы, но просто постоять в сторонке, позволяя пескам взять то, чего они желают…

– Я… – Нкрума отступил. Хвост его нервно дернулся, едва не снеся со столика вазу с анемонами, которые рассерженно зашипели и вытянули тонкие ложноножки. – Пожалуй, пойду.

– Иди, дорогой, – ласково сказала матушка. – И помыться не забудь.

Не забудет.

Он потер зудящую щеку.

И переступил порог.

– Дорогая, – Хамари Одхиамбо из рода Тафари позволил себе нарушить уединение жены, – тебе не кажется, что ты несколько переигрываешь?

Он улыбался.

И с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться в голос. И улыбка его отражалась в желтых глазах супруги. Она счастливо зажмурилась и потянулась, что стоило истолковать как признак высочайшего удовольствия.

– Отнюдь. Теперь он точно не отойдет от этой девицы.

– Но мне не показалось, что она желает этого брака.

– Как и Нкрума. А общие цели сближают. Древние… – она все же фыркнула в ладошку. – Но какой же он… порой…

И они оба рассмеялись.

Тишина.

В гостевых покоях пахнет фруктами. Аромат легкий, ненавязчивый и незнакомый. Есть в нем легкая мятная нотка, и цитрусовая кислота, и сладости капля, и подходит он этим комнатам.

Они огромны.

Больше, чем старая моя квартира, хотя на нее грех было жаловаться. Здесь одна ванная комната квадратов сорок будет. Окна в пол, а сам пол выложен темно-желтым камнем, теплым на ощупь. Ванна-чаша вдавлена в него, и вода течет медленно, наполняя ее едва ли до половины.

Низкие кресла.

Массажный стол.

Стопка полотенец на столике темного дерева. И круглые серые камни, выстроившиеся вдоль окон. Они нагревались от солнца и слабо поскрипывали.

Я отошла.

Спальня. И вновь кровать на полу. То есть, я полагаю, что вот эта груда шкур и есть кровать. Я присела. Потрогала. Шкуры были мягки и шелковисты, да и пахли все теми же фруктами.

Гостиная, как полагаю.

Пол такой же, каменный, но мягкий на ощупь. И ступать по нему приятно. Здесь окна затемнены, и потому в комнате царят приятные полумрак и прохлада. Здесь хочется остаться.

Сундуки вдоль стен.

И такие же камни у окон.

Кресла низкие, больше похожие на лежаки, сидеть в таких на редкость неудобно. Или просто я не привыкла? А может, ростом не удалась? Вообще никак не удалась.

Полки.

Столики.

Статуэтки.

И цветы в огромной каменной вазе. Цветы похожи на астры, лишь цвет их, бледно-голубой, непривычен глазу. Да еще нормальные астры не шевелят лепестками, если к ним руку поднести.

Надо…

Что-то надо сделать, но, оставшись в одиночестве, я, признаться, растерялась.

Ванна?

Отдых?

Перезвон колокольчиков. Гудение далекое, доносящееся откуда-то издали. И шепот чей-то, будто зов. Прислушаешься – и имя услышишь.

Чье?

Быть может, если я услышу, то выберусь. Это ловушка такая разума. Я когда-то смотрела кино и…

Сев на пол, я все-таки разрыдалась.

Без повода.

Но в конце концов, мое безумие, могу поплакать, когда захочу.

– А почему у тебя из глаз вода льется? – поинтересовались над головой, и я вздрогнула. – И зачем ты на полу сидишь?

– Нельзя? – я поспешно вытерла глаза ладонью.

– Можно. Но воспитанные дамы так не делают.