Моя свекровь и другие животные

И я старалась не думать, сумеем ли мы подняться наверх, вообще выжить. Почему-то сейчас в логичность и даже правильность собственной смерти совершенно не верилось.

Коридоры мозга?

Как бы не так.

Просто коридоры.

Узкие.

Темные. Извилистые, которые сменялись другими, еще более извилистыми. Я задыхалась. И в боку кололо, как бывает после долгого бега. Перед глазами плясала мошкара, а где-то в желудке, не иначе, лежал камень, который и мешал двигаться.

Сволочь.

Но удары, доносившиеся сверху, становились глуше.

Тише.

И вовсе прекратились. Правда, ненадолго, скорее сменилась тактика: камень вдруг зазвенел. И тонко так, жалобно, а полосы на нем вспыхнули особенно ярко, и кажется, я оглохла и ослепла, и вообще отключилась, потому что в себя пришла уже сидящей.

На коленях жениха.

Тот держал меня осторожно, голову устроил на плече и покачивал, мурлыча что-то кошачье. И было так уютно и спокойно, что я почти согласилась потерять сознание вновь.

А что? Принцесса в обмороке, а то и вовсе во сне – сказочная история знала прецеденты, главное, что в себя я вернусь попозже, когда пираты будут изгнаны, подвиги свершены и настанет чудесный момент, когда героиня падает на могучую грудь героя. Ну, или не падает, но прижимается. Впрочем, грудь, а также все прочие части тела – вспомнив о некоторых, я, кажется, слегка покраснела – пребывали в полном моем распоряжении.

– А мы уже пришли? – робко поинтересовалась я, когда надоело притворяться мертвой.

– Пришли, – ответил Нкрума, но как-то не слишком радостно.

– А куда?

– Не знаю.

Понятно.

То есть ничего не понятно, но так оно и должно быть. Я поерзала, хотя жених не собирался выпускать меня из объятий.

– Так теплее, – пояснил он, и зверь, устроившийся рядом, отозвался клекотом. В нем мне чудилось и согласие – мол, действительно теплее, и возмущение, правда, уже не Нкрумой, которого не сожрали, а значит, признали за своего, но действиями чужаков.

– Ничего, – пообещала я. – Мы их прогоним. – И, помолчав, добавила: – Можете даже съесть… если отравиться не боитесь.

Как ни странно, но мое предложение было встречено одобрительным свистом. И жених, чуть поерзав, поинтересовался:

– У тебя голова не болит?

Я прислушалась.

Ныли ноги. И спина немного. Еще, кажется, рука затекла, но самую малость. Шею чуть тянуло, а голова… голова была ясна и готова мыслить. Эта ясность даже слегка пугала.

– Нет, – я все-таки села. Конечно, колыбель – это мило, но я все же немного вышла из того возраста, когда лежать в чужих руках и вправду удобно. – А у тебя?

– И у меня не болит. – Нкрума произнес это как-то печально. Уж не по поводу ли отсутствия мигрени он грустит?

– Ты огорчен?

– Не знаю. Это нехорошо.

Он мазохист?

Хотя с такой матушкой… Неокрепшая детская психика… Я погладила жениха по руке и спросила:

– Хочешь… не знаю, я тебе дубиной по лбу дам?

– Зачем? – Кажется, он несказанно удивился.

– Тогда голова точно заболит…

Змея, осознав, что я вернулась, медленно скользнула по ноге жениха, чтобы устроиться у меня на коленях. Да, я всегда мечтала о домашнем питомце, но вот как-то не о таком, что ли?

Более пушистого хотелось.

Нежного.

И змея, верно, что-то такое почувствовала, потому как с трудом поднялась и ткнулась ромбовидной головой в щеку, ласку выпрашивая. Да, внутри каждой гадюки живет милый пушистый крольчонок. И порой исключительно в переносном смысле.

– Ядовитый газ мы бы ощутили, – пояснил Нкрума. – Но анализаторы молчат, и, честно говоря, я не уверен, что это именно газ. Возможно, дело в излучении?

– Не понимаю.

Я все же погладила змею. Она была сухой, теплой и довольно-таки приятной на ощупь.

– Эти животные опасны…

Зверь за спиной испустил тонкий звук, в котором мне послышалась обида. Как же, он шкурой своей рисковал, вел нас самым дальним ходом, который был безопасен для существ столь хрупких, а тут такая нечеловеческая неблагодарность.

– Извини его. – Я бы дотянулась до зверя, если бы могла. – Он не понимает, что говорит. Он привык вас бояться…

И нельзя сказать, чтобы привычка была неразумной.

– Они не тронут нас.

– Откуда ты…

– Знаю, – я пожала плечами и поскребла змею под горлом. – Просто знаю, и все. Их бояться не нужно, они даже помогут, правда?

И змея тихонько зашипела. Кажется, в полутьме глаза ее блеснули желтым золотом.

В доме время текло медленно.

Ночь, проведенная не в самых удобных условиях, и бессонница отзывались ломотой в костях и острым желанием оторвать кому-то голову. Арагами-тари даже знала, кто это будет, но пока благоразумно желание сдерживала. Время от времени она поглядывала в окно, очень надеясь уловить знакомую тень, но ожидание давалось тяжело.

К тому же пить хотелось.

И есть.

А пираты пили и ели, причем демонстративно, а значит, дело было отнюдь не в забывчивости. Голод и жажда усмиряют, деморализуют и лишают сил.

Не в этом случае.

Глаза песчаницы неотрывно следили за жукообразным куршем, устроившимся на столике. Тяжелое брюшко его провисало в сетке тонких ног. Головогрудь, расписанная желтыми узорами, гляделась хрупкой, как древняя ваза.

Одного удара лапы хватит…