Моя Святая Земля (СИ)

- Мессир канцлер, - смилостивился Алвин. - Драконов - устроить в апартаментах для почётных гостей. Прикажи затопить для Зала. И пусть, наконец, принесут нормальные перья и хорошую бумагу, работать невозможно.

Толстячок повернулся на каблуках и опрометью кинулся распоряжаться. Алвин победоносно обернулся к трём товарищам, только что не зааплодировавшим.

В этот момент Эральд понял, что был прав в самых главных вещах. И даже если он сам - всего лишь артефакт и проводник благодати, то это нужно просто принять. Каждый должен заниматься своим делом.

Тем более что атомную электростанцию в тонких подробностях Эральд всё равно не начертит.

***

С того импровизированного Совета жизнь ускорилась до сверхзвуковых скоростей.

Первый же день был до отказа наполнен событиями. Эральд разговаривал с послами - из Прибережья, из Междугорья, из Заозёрья, ещё из каких-то мест: послы хотели разобраться в ситуации, которую и король-то понимал нетвёрдо, но в стремлении Святой Земли к миру всех уверил. Потом рыдали жёны арестованных членов Совета; Эральду было нестерпимо на них смотреть - что-то в них было такое подлое, от чего хотелось зажать уши и закрыть глаза - но пришлось и разговаривать, и отправить под домашний арест, несмотря на вопли и мольбы. После жён рыдала монументальная дама в дорожном платье, седая и внушительная, как Екатерина Вторая - опальная родственница, какая-то троюродная герцогиня, с которой не ладил Бриан. Её тоже надо было утешить, а отрыдавшись, она оказалась милой тёткой и значимой силой: правила небольшой провинцией. Потом из монастыря Святого Луцилия прибыл настоятель Олеф, восхищался, норовил пасть в ноги, передал, что наставник Хуг и коронует, и обвенчает, но, стань Хуг Иерархом, вышло бы лучше. С Олефом снова было очень тяжело разговаривать, но пришлось обсуждать сложные и запутанные дела Святого Ордена, претендентов на Святой Престол из Междугорья и с Трёх Островов - к концу беседы Эральд думал, что у него зайдёт ум за разум. Едва Олеф, получив инструкции и деньги "на монастырских бедных", под которыми отчётливо подразумевались продажные конкуренты Хуга, удалился - надо было чуть ли не бегом бежать на ужин с драконами.

Драконы успели всё обсудить и принять решение. За ужином говорили о серебре, странных, почти не виданных в землях людей изделиях из стекла, удивительных механизмах и будущих торговых связях. После ужина, в подземелье, где был безопасен открытый огонь, драконы устроили шоу: двое юных драконов, разогрев дыханием кусок вулканического стекла, пальцами, в струях собственного напалма, узких, как струя из газового резака, вытянули и вылепили таинственно мерцающую скульптуру орла, раскинувшего крылья перед взлётом - подарок для короля. Они хотели произвести впечатление - и Эральд впрямь поразился и очаровался; потом драконов проводили в их временные покои, а Эральд с Алвином и Сэдриком задержались в каземате.

Алвин отпер лабораторию Марбелла.

В ней был тот беспорядок, какой всегда бывает, когда вещи собирают в спешке, не трудясь поднять то, что обронили. В монументальном шкафу осталось довольно много книг; некоторые валялись рядом, на полу, среди рассыпанных сушёных семян и осколков битого стекла. Стеллаж напротив книжного шкафа был пуст; Эральд подумал, что часть лабораторной посуды Марбелл расколотил специально - в бурой луже под стеллажом, превратившейся в липкое желе, застыло слишком много осколков и обломков. Однако Сэдрик, войдя в лабораторию, тронув стену, заглянув в зеркало и проведя пальцем по столу, вроде операционного - мраморному, с жёлобом для стока жидкостей, сказал с уважением и неприязнью одновременно:

- Аккуратник. Чистюля. Знал, что его в любую минуту могут хватиться - но вылизал всё, до блеска. Неужели для меня постарался? Лестно.

- Чистюля? - удивился Эральд.

- Сэдрик, тебе это зачем-нибудь надо? - спросил Алвин. - Вот, барахло осталось, книжки, зеркало...

- Хорошее зеркало, - кивнул Сэдрик. - Пригодится. Я тут ещё... это... приберусь.

Он остановился напротив зеркала, упершись ладонью в раму, и некоторое время задумчиво смотрел на собственное отражение. Эральду показалось, что его товарищ-некромант снова впал в транс - он сам не посмел мешать и Алвину не дал - и, видимо, это оказалось правильным. Сэдрик, не спуская глаз с собственного лица в зеркальной глубине, вынул нож, сделал медленный надрез на своей несчастной увечной руке, смочил в крови пальцы здоровой и вывел на стекле, чуть касаясь, какой-то сложный символ.

И из тёмной глуби на несколько секунд выступили, вспыхнули, словно неоновые, и медленно растаяли слова, написанные небрежной скорописью: "Мой бедный государь, дурачок, разве можно менять власть на душу? Бедное дитя, потерявшее всё, я больше не смогу вас защищать. Прощайте".

Алвин рядом с Эральдом порывисто вздохнул - и Сэдрик стремительно обернулся, успев перехватить здоровой рукой медную ступку в десяти, самое большее, сантиметрах от стекла:

- Эй, одержимый, - сказал он неодобрительно, - ты же мне тут всё отдал, нет? Так и не порти. Держи себя в руках, без шикарных жестов.