Моя тюрчанка

Мы проснулись по будильнику. Любимая первая вскочила с кровати и потормошила меня, еще пытающегося досматривать расплывчатые обрывки сновидений. Моя девочка была бодрая и почти веселая. Она порхала, как маленькая птичка. Похоже, милая все же без оглядки верила, что сегодня мы одержим победу в шахматной партии с коварными небесами. В самом деле: не можем мы терпеть поражение за поражением. Как говорят англичане: можно проиграть все битвы, но не последнюю. Путь Бахром надул нас, как пару воздушных шариков, а капитан «бегемот» подтерся нашей жалобой. Благодаря «Бригантине» мы – наконец – возьмем верх над старухой-судьбой. У Ширин будут работа и продленная виза. Я подумал: за это стоит сражаться – а наградой будет улыбка на лице у любимой.

Моя девочка расчесала волосы и заплела косы. Потом мы позавтракали восхитительной яичницей с колечками лука, которую пожарила моя милая. Запили ароматным молочным кофе приятного светло-коричневого цвета. Посмотрели на время: пора было одеваться и ехать в «Бригантину». Я, естественно, собирался сопровождать мою звездочку для моральной поддержки. Когда Ширин торжественно объявят: «Вы приняты на работу» – порадуемся вместе. «Или ты будешь утешать свою тюрчанку, если у вас опять ничего не получится», – точно мелкий бесенок нашептал мне с левого плеча. Я встряхнулся, точно и впрямь прогоняя дьяволенка. Сегодня день решающей схватки за наше с любимой благополучие. Я не имею права заранее впадать в пессимизм.

Прежде, чем выйти из квартиры, уже обутая в сапожки на Ширин набрала Юлию Владимировну.

– Приезжайте, – подтвердила Юлия Владимировна свое приглашение. – У меня для вас две вакансии.

Можно было бы выдохнуть спокойно: нас ждут – никаких подводных камней не ожидается. Но я нервничал, как будто что-то грызло меня изнутри. Я старался не показывать этого – дабы тревога не передалась и моей девочке. Но меня выдавали дрожащие пальцы, шумное дыхание и часто моргающие глаза. Наверное, я привык к нашим неудачам – и настороженно ждал, что «Бригантина» выкинет финт ушами не хуже «Мансурова и партнеров». Или, может, я боялся не столько самого провала, сколько последствий. А последствия будут те, что нам всерьез придется обсуждать вопрос суицида. До намеченной нами роковой даты осталось не так много времени.

В отличие от меня, Ширин была на удивление сдержанна. То было мужество рыцаря, опустившего забрало – готового вышибить соперника из седла или самому пасть с коня на пыльную каменистую землю. Насколько я мог «считывать» мысли и чувства моей девочки – милая готовилась с достоинством принять чашу, которую поднесут обстоятельства.

«Бригантина» занимала целый этаж в стеклянной высотке бизнес-центра – одиноко торчавшей, как поднятый палец великана. Проход к лифтам загорожен турникетами. Да затянутыми в пятнистую униформу охранниками, широкими, как шкафы; целых пять человек с дубинками и с электрошокерами на поясе. Нам пришлось звонить Юлии Владимировне, чтобы та выписала на нас пропуска.

В серебристо-сером вместительном лифте мы поднимались с почти десятком клерков: уверенных дам под слоями макияжа и в туфлях на шпильках, да женоподобных прилизанных кавалеров в узких брюках и бледно-розовых рубашках, и распространяющих резковатый запах мужских духов. Один клерк бережно, как ребенка, держал закрытый пластиковой крышкой картонный стакан на пол-литра, источающий кофейный аромат. Другой прижимал к себе покрытый жирными пятнами бумажный пакет с эмблемой известной сети ресторанов быстрого питания. Рыжая мадам в строгом черном деловом костюме оживленно общалась с кем-то по телефону о счетах в швейцарском банке. Рядом – не менее строго одетая девушка, с заколкой в виде бабочки в волосах, залипала в накрученный смартфон. Я аккуратно подглядел: на экране у барышни был вариант «тетриса».

В подобравшейся в лифте «честной компании» только мы с Ширин были гадкими утятами – в потертых, видавших виды, куртках; в дешевой обуви немодного бренда (и то, купленной по случаю скидок в магазине). У моей девочки на нежных губах – ни помады, ни блеска. На пальцах – нет накладных ногтей. Кое-кто из попутчиков подозрительно на нас косился, как меньшевик на анархо-синдикалистов.