Моя тюрчанка

На кухне висел на стене календарь с изображением забавного медвежонка. Я с тоской смотрел на столбцы цифр, каждый раз не нарочно уцепляясь глазом за роковую дату: четырнадцатое февраля. Тринадцатого числа Ширин еще будет легальной мигранткой, кое-как защищенной хромым расейским законом. Но с четырнадцатого – превратится в «преступницу», нарушительницу государственной границы, в человека даже не второго, а третьего сорта, парию, унтерменша. В бедную серну, на которую откроют охоту натасканные безжалостные псы из миграционной полиции.

Я давился горьким колючим смешком, а из глаз выдавливались соленые слезы. Как?!. Мою девочку объявят вне закона?!. Только потому, что она хочет остаться со мной – с парнем, которого любит?..

В какой все-таки варварской стране мы живем!.. Полисмены здесь не ловят прикрытых денежным щитом местных Аль Капоне, терпят ультраправых отморозков. Не защелкивают наручники на запястьях у аферистов средней и выше весовой категории – типа Бахрома. Скамью подсудимых не полируют задами проворовавшиеся губернаторы. Но тюркская девочка с хрупкими плечами – конечно, угроза для территориальной целостности неласковой матушки-Расеи. Любой полицейский сочтет за долг перед родиной проверить документы Ширин. Когда сгорит виз, у моей милой останется три дорожки. Или прятаться, как лиса. Или быть депортированной в Западный Туркестан. Или умереть. Воистину: придуманная дрянным божком-садистом лотерея, в которой невозможно выиграть. О, пусть другой – добрый – боженька позаботится о том, чтобы моя любимая все же нашла официальную работу!..

Календарь постоянно лез мне в глаза – потому что я подолгу торчал на кухне. Гонял кофе со сливками да, то и дело отвлекаясь, листал прихваченную из спальни книгу персидских сказок. Я в одиночку коротал время на кухне, чтобы не мешать Ширин, которая с самого утра садилась за ноутбук и прочесывала сайты с объявлениями о работе. Хотя народ и говорит издавна, что в делах «одна голова – хорошо, а две – лучше» – я ничем не мог помочь моей девочке. Пока милая перелопачивает интернет-вакансии, я бы без толку стоял бы у любимой над душой, точь-в-точь плохо справляющийся со своими обязанностями ангел-хранитель. Через стенку я иногда слышал мелодичный голос моей девочки – Ширин звонила по вакансиям.

Время от времени моя милая делала перерывы – и приходила ко мне на кухню. Я, как заправский официант, подавал бутерброды с сыром или чесночной колбасой и ароматный кофе. Моя девочка ничего не рассказывала о том, как продвигаются поиски работы. А я и не лез с расспросами, прекрасно понимая, что моя звездочка и сама сказала бы, если бы удалось записаться на собеседование.

Иногда за кофе моя девочка вздыхала и опускала голову. Я понимал: дела не ладятся – мою милую не пригласили еще ни на одно интервью. Любимая больше не казалась мне ни тигрицей, ни львицей. Трудно было поверить, что это Ширин – дав фонтаном прорваться справедливому гневу – швырнула скомканную анкету в наглую шакалью физиономию Анфисы Васильевны. Теперь – молчаливая, с потухшим взглядом и подрагивающими плечами – моя девочка была похожа на пятнистого олененка-сосунка, потерявшего и маму-олениху, и все стадо. Олененок совсем один на крохотной лужайке, со всех сторон стиснутой темным лесом, в котором рыщет полным-полно голодных хищников. Бедняга даже не решается подать голос – позвать сородичей-оленей. А только навостряет уши да тревожно зыркает глазами.

Мне хотелось обращаться с моей милой бережно, как с дорогой фарфоровой статуэткой. Сдувать с моей тюрчанки пылинки. Казалось: расцвела, раскрыла бутон роза женственности Ширин. Моя ненаглядная была такой чувствительной, ранимой и нежной, что я осторожно прижал бы любимую к своей груди и никогда, никогда не отпустил бы.

Ночью, когда мы голыми ложились в постель, моя девочка немного делилась со мной новостями насчет поисков работы. Всегда эти вести были примерно одни и те же: моя милая просмотрела сто вакансий, в восьмидесяти двух из которых жирным шрифтом значилось – «строго славянам», «только для граждан Расеи», «требования: расейское гражданство, славянская внешность, православное вероисповедание». Восемнадцать оставшихся вакансий Ширин прозвонила. В десяти случаях мою любимую прямо в лоб спрашивали: «Вы русская?.. Славянка?» – и, услышав тихое: «Нет» – бросали трубку. Еще в восьми коротких разговорах моей милой очень мутно отвечали на вопрос о рабочих обязанностях – юлили, как лисицы; либо сразу признавались: у нас, малышка, ты будешь заниматься агрессивными продажами. Тогда уж трубку клала Ширин. Моя девочка ясно понимала, что при своих застенчивости и робости не сможет «впаривать» товар – ходить по вагонам электропоезда в метро и с настырностью агитатора от демократической партии убеждать пассажиров купить сковородку с тефлоновым покрытием или супер-резку для овощей.