Моя цель — звезды

У тебя все чувства перепутаны, закорочены. Это скоро пройдет, но пока я не стану показывать тебе ни вправо, ни влево, ни вверх, ни вниз, ибо ты не поймешь. Я тебе расскажу так, чтобы ты сейчас понял.

— Почему ты мне помогаешь после всего, что я с тобой сделал?

Ныне все прощено и забыто^[54], Гулли. Послушай меня. Когда вернешься в С-П, поворачивай, пока не доберешься до самых громких теней. Понял?

— Да.

Иди на шум, пока тебя не начнет глубоко колоть по коже. Потом остановись.

— Потом остановлюсь.

Полуобернись в сжатие и свободное падение. Следуй в ту сторону.

— В ту сторону.

Ты пройдешь через толстый лист света и найдешь за ним вкус хинина. Там перепутана проволока. Дави хинин, пока не увидишь за ним нечто вроде шума молота, падающего на наковальню. Так ты спасешься.

— Робин, откуда ты это знаешь?

Я получила экспертную консультацию, Гулли. Он ощутил смех. Тебя в любой момент может унести в прошлое. Так что Питер и Сол говорят тебе au revoir^[55] и желают удачи. Они здесь. И Джиз Дагенхэм здесь. До встречи и удачи, милый Гулли…

— Это прошлое? А ты в будущем?

Да, Гулли.

— А я там есть? А… Оливия?..

Но тут его закрутило и снова швырнуло вниз, вниз, все вниз по направляющим пространства-времени в жуткую яму Настоящего.

Глава 16

Его перепутанные ощущения расплелись, и он обнаружил, что стоит в Звездной палате замка Престейнов, отделанной золотом и слоновой костью. Зрение снова стало зрением. Он увидел застекленные высокие окна с жалюзи и золотой библиотечный стеллаж с андроидом-библиотекарем на библиотечной лестнице. Слух опять стал слухом, и он услышал, как за письменным столом времен Людовика XV неутомимо отстукивает что-то на ручном мнемографе андроид-секретарь. Вкус снова стал вкусом, и он пригубил коньяк, который ему с поклоном подал робот-бармен.

Он знал, что достиг конечного пункта и теперь стоит перед выбором, которому суждено определить всю дальнейшую жизнь. Он не обращал внимания на врагов. Он смотрел на робота-бармена с выгравированной на лице усмешкой. Классической ирландской усмешкой.

— Спасибо, — сказал ему Фойл.

— Рад вам служить, сэр, — сказал робот и стал ждать следующего заказа.

— Хорошая сегодня погода, — заметил Фойл.

— В любой день всегда где-то да выдастся хорошая погода, — просиял робот.

— Ужасная нынче погодка, — продолжал Фойл.

— В любой день всегда где-то да выдастся хорошая погода, — ответил робот.

— День, — повторил Фойл.

— В любой день всегда где-то да выдастся хорошая погода, — сказал робот.

Фойл повернулся к остальным.

— Вот и я такой же, — сказал он, протянув руку в сторону робота. — И мы все такие же. Мы разводим антимонию насчет свободы воли, но в действительности все наше поведение — лишь механический отклик, повинующийся определенной программе. Ну что. Я здесь. Я жду. Я готов отвечать. — Он сымитировал механический голос бармена. — Нажмите кнопочку, и я подскочу. Рад вам служить, сэр.

Внезапно его тон уязвил их.

— Чего вам от меня надо?

Они неловко затоптались. Фойл был весь обожжен, изранен, в синяках — и все же он контролировал их, а не они его.

— Давайте пропустим угрозы, — сказал Фойл. — Ясненькое дело, буде я откажусь сотрудничать, меня распнут, выпотрошат и четвертуют, а потом ввергнут в ад. Это все понятно. Ну что? Чего вы от меня хотите?

— Я хочу вернуть то, что принадлежит мне, — с холодной усмешкой отвечал Престейн.

— А именно — восемнадцать с небольшим фунтов ПирЕ. Ага. А что вы готовы за него предложить?

— Ничего, сэр. Я требую, чтобы вернули то, что мне принадлежит.

Ян-Йеовил и Дагенхэм заговорили одновременно. Фойл жестом заткнул их.

— Я реагирую только на одно нажатие кнопки зараз, джентльмены. Сейчас очередь Престейна. Он пытается сделать так, чтоб я подскочил. — Он повернулся к Престейну. — Давите сильнее, любитель крови и денег, или попробуйте другую кнопку. Кто вы вообще такой, чтобы чего-то от меня сейчас требовать?

Престейн поджал губы.

— Закон… — начал было он.

— Что? — засмеялся Фойл. — Мне угрожают? Это меня-то пытаются запугать? Не прикидывайтесь имбецилом. Говорите со мной так, как на новогодней вечеринке. Никакой жалости, никакого снисхождения, никакого лицемерия.