Моя война

Но постепенно появилась уверенность, что ночью немцы в глухой деревне не появятся. Потому все чаще и чаще ночевал в теплом доме Липы. Уж очень холодно было ночью в лесу и даже в стогах сена.

Но днем - только в лесу. Здесь было холодно, но исчезал страх. Все-таки в лес немцы не рискнут захо­дить. Так я думал. К тому же теперь мы прихватывали кое-что из еды: кто сало, кто теплую картошку, хлеб, молоко и всегда делились.

Теперь, по прошествии стольких лет, я все четче понимаю, что доброта русских женщин (кроме Липы были и другие) спасла нас в те суровые зимы нашего безысходного состояния. Потом, в последующие две зимы, когда также пришлось воспользоваться помощью добрых, хороших людей, у меня был уже какой-то опыт. Я освоил несколько ремесел, научился сапожничать, ва­лять валенки, шить фуражки-восьмиклинки. А главное - я свыкся со своим состоянием блуждающего солда­тика.

Но в ту первую зиму моих страданий я был неопе­рившимся птенцом, неожиданно выпавшим из гнезда... Ох, как трудно было привыкнуть к тому, что так неожи­данно свалилось на меня.

И я очень часто по-доброму вспоминаю толстушку Липу и ее сына Николая, которые, рискуя, спасали меня. Они, бесспорно, не знали, что я еврей. Я сомневаюсь, знали ли они вообще о существовании людей такой на­циональности. Но то, что я солдат Красной Армии, что я один из тех, кто в окружении, они знали прекрасно. Да иначе как «наш солдатик» они меня и не называли.

Липа без раздумий дала мне белье своего мужа, его брюки, рубашки. Отдала валенки, тулуп, зимнюю шап­ку мужа. И я совсем превратился в деревенского парень­ка. Кстати, так же поступили и другие женщины, у ко­торых жили такие же, попавшие, как и я в окружение, солдаты.

Липа была хорошей хозяйкой. Она из тех, о кото­рых говорят, что у них «золотые руки». Она умела ва­лять валенки. У нее были свои выкройки, лекала, ко­лодки. Она ловко раскладывала на большом столе ров­ным слоем шерсть. На слой шерсти укладывала лека­ло, заворачивая его в шерсть. Долго, терпеливо и умело поглаживала эту шерсть, придавая ей форму будущего валенка. В этот «чулок» вставляла колодки, беспрерыв­но поглаживая шерсть, пока та не скатывалась до нуж­ной нормы. Потом она «варила» свое изделие в боль­шом котле, четко зная, когда валенок «готов». Затем су­шила его и вынимала колодку, что всегда было очень сложно. Помню я, шутя, предлагал их (колодки) выжи­гать. Опыт изготовления валенок я быстро перенял у Липы. И потом много раз валял их сам.

Позже, когда зима уже поворачивала к весне, она как-то вспомнила, что у Николая нет фуражки. Откуда-то принесла старую фуражку-восьмиклинку. Предложи­ла мне ее аккуратно распороть. Я сделал из распоротой фуражки выкройку. А затем из нового материала выре­зал такие же клинья и сшил их на ручной швейной ма­шинке. (Это я тоже делал впервые в жизни). Козырек вырезал из плотного картона, обшил тканью и вручную пришил к изготовленной мною шапочке. Получилась фуражка. Она оказалась тесной и для меня, и для Нико­лая. Пришлось делать вторую, расширив клинья. По­том была и третья, и четвертая...

Мое «мастерство» в этих ремеслах стало настоль­ко большим, что мне приносили работу и соседи. Ко­нечно же, никаких денег ни у кого и никогда я не брал.

Появление у Липы «солдатика» никого не удивило, ибо, как я уже вспоминал, таких, как я, в деревне было несколько человек.

Приближалась весна. Сошел снег с полей. Нужно было начинать полевые работы.

И здесь я оказался довольно способным учеником и ценным помощником. Я был рад тому, что весь день находился вне деревни. Меня научили впрягать лошадь в плуг, держать его в руках (а для этого нужна была и сноровка и сила), когда шел за лошадью, чтобы не ис­портить борозду при вспашке земли.

После того, как липина полоска была вспахана, ис­полнил роль сеятеля: из лукошка, которое держалось на ремнях, одетых через плечо, брал горсть зерна ржи и разбрасывал его по вспаханной земле, важно и чинно проходя по ней. Делал это с огромным удовольствием, ибо очень уж понравилась роль «сеятеля». Когда семя уже было брошено на вспаханную полосу, землю сле­довало забороновать. И здесь необходима была сноров­ка, чтобы управлять лошадью, запряженной в борону. Не сразу, но все же освоил и это ремесло землепашца. Когда, уставший, принимался за еду, принесенную Ли­пой «пахарю», уплетал ее как честно заработанную.

С наступлением тепла я все реже и реже ночевал в доме Липы. Я объяснил ей, что боюсь встречи с немца­ми. В глубине леса вырыл землянку, накрыл ее ветками и листьями. Из досок, взятых у Липы в сарае, сделал в землянке потолок, «кровать», стол и стул. И, в основ­ном, спал в землянке. Когда полевые работы закончи­лись, постоянно находился в лесу. Питался ягодами ма­лины, земляники, черники, ежевики. Когда созрел го­рох, залезал в зелень и питался только горохом. Позже, когда созревала рожь, - рвал колосья, собирал зерна, старательно жевал и проглатывал. Хуже с зернами яч­меня: слишком много в них было колючих усов.