Моя война

Медленно, ос­торожно пригнувшись, продвигаемся к деревне (позже узнал, что ее название - Литвиново). Вот мы у крайней избы. Залегли. Прислушиваемся, присматриваемся. Через пару минут решили зайти в избу, так как ничего подозрительного не заметили. Навстречу выбежала со­бака. Начала лаять. Вышла женщина. Спросила, кто мы и что нам надо? На вопрос, есть ли в деревне немцы, ответила отрицательно. Осмелев, сказали ей, что мы красноармейцы и нам нужна еда. Спросили, нет ли у нее картошки, хлеба для нас и наших товарищей. Она пригласила в дом. А сама взяла мешок и полезла в под­вал. Туда же спустился и один из нас, чтобы помочь женщине.

Я обратил внимание, что на стенах комнаты, в ко­торой мы стояли, много фотографий. Разглядывая их, увидел фотографию очень знакомой девушки. Сомне­ний не было - это Наташа Горбачева, девушка моего самого близкого друга, товарища всей моей военной службы (я уже вспоминал его) Григория Замуэльсона. Мы познакомились с ним в клубе завода «Каучук» (Фрунзенского района города Москвы) во время при­зыва в армию - 27 октября 1939 года. Судьба соедини­ла нас. И мы вместе были в полковой школе в городе Славянске (УССР), а потом в одной роте связи 117-го стрелкового полка 23-й стрелковой дивизии.

Два еврей­ских мальчика - Григорий и Арон - на почти сотню че­ловек многонациональной роты. Григорий был немного старше меня. До призыва он познакомился с прекрас­ной девушкой по имени Наташа Горбачева. Они полю­били друг друга, собирались вступить в брак. Но Родина распорядилась по-другому. Наташа писала Григорию очень часто теплые, ласковые письма, каждая строчка которых была о чувствах, любви, о надежде, о будущих встречах и о будущей жизни.

Часто присылала ему свои фотографии, с добрыми, ласковыми обращениями. На обороте этой написано: «Моему любимому мальчику. Москва. 5/V/40 г.». Григорий всегда делился со мной всем (как и я с ним), рассказывал о своих чувствах к Наташе, мы вместе читали ее письма. И вместе писали ей ответные послания. Использовали стихи о любви, их я тогда знал на память очень много. Когда хозяйка поднялась из подвала, я спросил, откуда у нее эта фото­карточка? Она ответила, что когда хоронили «солдати­ков» (ее слово) в соседнем лесу, недалеко от деревни, в кармане убитого нашла эту фотографию. Так я узнал о гибели Григория и о месте его захоронения. С разреше­ния хозяйки забрал фотографию и сохранил ее.

Позже, уже спустя много лет после окончания вой­ны (где-то в 1968-69 гг.), я разыскал сестру Григория и встретился с ней. Рассказал все, что знал о Грише. Пред­ложил взять фотографию Наташи. Но сестра Григория категорически отказалась брать фото.

Она заявила, что во время войны Наташа причинила им много горя. И поэтому даже это имя ей неприятно. Поэтому фотогра­фия осталась у меня, и я храню ее до сих пор.

...Но вернемся к событиям тех далеких дней. Хо­зяйка дала нам полмешка картошки, хлеб и даже не­сколько яблок, вкус и аромат которых мы уже забыли. Картошку мы испекли в лесу и утолили голод. Так по­том поступали неоднократно. Сергей, так звали того сол­дата, который в первый наш поход за едой помогал хо­зяйке, позже перешел к ней жить. А мы соорудили в лесу шалаш и находились в нем. Сережа часто навещал нас, приносил еду, в основном картошку и хлеб. Но те­перь картошка всегда была теплая. Иногда нам удава­лось есть и щи, которые Сережа приносил в наших ко­телках. Несколько раз он приносил нам даже водку... Он же и рассказал, что мы находимся в Псковской об­ласти и что немцы в этой деревне еще не были.

Наступили холода. Выпал снег. Многие из нашей группы перешли в эту и другие деревни жить. Я же страшно боялся сделать этот шаг и очень долго не «сда­вался». Вместе со мной были еще 3-4 солдата. Как пра­вило, ночевали в стогах сена, соломы. Было холодно, но терпимо. Ночью просыпался от мышиного писка. Мыши залезали к нам в карманы шинелей и ранцы. Днем мы уходили в лес, питались терпкими ягодами рябины и калины. Иногда у нас была картошка...

Но пришла настоящая зима с сильными (иногда до минус 30 градусов) морозами. Пришлось следовать при­меру других. Свои карабины, патроны и противогазы мы зарыли в лесу рядом с шалашом. Вечером вошли в деревню Литвиново. Немцев здесь по-прежнему еще не было. Мы разошлись по избам. Я зашел в первую попавшуюся и попросил разрешения переночевать. Хо­зяйка, дородная толстая женщина, жила вместе с 13-летним сыном Николаем. Муж был в армии. О его судь­бе она ничего не знала. Хозяйку звали Липой. Она со­гласилась, чтобы я переночевал. Подставила к большой «лавке» (длинная широкая доска у одной из стен избы) стулья. Стащила с русской печи пуховую перину, поло­жила ее на только что оборудованную «кровать» и ста­ла накрывать перину белоснежной простынею. Я оста­новил ее, сказав, что буду спать одетым. Она долго спо­рила со мной, но потом согласилась. Сняв обмотки и ботинки, улегся одетым на перину. Хозяйка дала теп­лое одеяло, и я заснул в полном блаженстве.