Моя вторая мама (др. вар.)

Алехандро молча выслушал ее, не отрицая и не соглашаясь. Они посидели еще какое-то время в тишине, которую снова нарушил голос Алехандро:

– Ты возвращаешься к Хуану Антонио? Даниэла покачала головой.

– Вот уже несколько недель он не звонит, не появляется. Мне надо перестать думать о нем, а я не могу...

– Даниэла, не будь мазохисткой. Зачем мучить себя. Гордость, самолюбие, вот что получается главным в жизни. Но ведь это не так. Главное – любовь, а ты ведь любишь его! Почему сама не придешь и не скажешь ему об этом? А если все же ты передумаешь, я жду только твоего слова, – Алехандро с надеждой посмотрел на нее.

– Нет, Алехандро. Не стоит больше возвращаться к этому. Между нами все уже ясно – мы будем с тобой добрыми настоящими друзьями, если, конечно, ты не возражаешь.

С тяжелым вздохом Алехандро кивнул и попрощался.

Даниэла еще долго сидела в гостиной, погружавшейся в полумрак. Сидела и думала о Хуане Антонио.

"Где же он? Почему не звонит? Ведь он, наверняка, знает, что презентация состоялась", – эти вопросы задавала себе Даниэла вот уже несколько дней. Неужели права Джина, когда бранила ее за то, что она без конца ставит терпеливому мужу свои условия. "Если отец перестал приходить сюда, – говорила разумная Моника, – то только потому, что ты сама не хочешь его видеть". – Что ж, горькая правда, высказанная в глаза, больно колола сердце...

Утром она поделилась своими горькими мыслями с Джиной.

– Откуда твои сомнения? – спросила Джина. – Ведь Хуан Антонио не приходит к тебе лишь потому, что ты все время находила какой-нибудь повод, чтобы не видеться с ним. А теперь у тебя этих поводов нет? Скажи.

– Кажется, нет, – неуверенно призналась Даниэла У нее было желание позвонить в эти дни Сонии, но она так и не решилась сделать этого, боясь, словно девчонка, что трубку возьмет Хуан Антонио...

А он, конечно, был в курсе всех ее дел. Знал о большом успехе ее презентации. Оглушительный успех! Он радовался за нее. Мечтал увидеть ее.

Был уверен... и вдруг...

В один из вечеров раздался телефонный звонок, и испуганный голос Летисии позвал на помощь. Он сейчас же выехал.

– Как хорошо, что ты пришел. Мне так страшно! – она неловко сидела в низком кресле, вытянув длинные ноги. На лице было страдание.

– Ничего, ничего, все будет хорошо! – он приобнял ее. – Едем сейчас же в больницу. Я уже предупредил по телефону доктора Карранса. Вот так, осторожно, поднимайся... Он взял подготовленную сумку, подхватил ее под руку, помогая подняться. Летисия застонала: – Осторожней, осторожней...

– Успокойся, обопрись на мою руку. Вот так.

Лифт плавно спустился вниз. Поддерживаемая Хуаном Антонио, Летисия села в машину. Всю дорогу Летисия тихо постанывала, сетуя на свою женскую долю.

– Ну, почему рожать приходится нам, а не мужчинам?

– Тут уж ничего не поделаешь, – отвечал Хуан Антонио. – Надо торопиться, мало ли что... Я предупрежу твоих родителей.

– Я думаю, их это не волнует... Лучше не звони. Доехали быстро. Хуан Антонио проводил Летисию до дверей палаты, сел в вестибюле и прикрыл глаза ладонью.

Доктор Карранса просил его подождать. Прошло еще какое-то время, Хуан Антонио не мог сказать, сколько. Он сидел все в той же позе, его сердце почему-то все время сжималось в не добром предчувствии. Наконец, вышел Карранса и, сказав, что придется, почти наверняка, делать кесарево сечение, – быстро удалился в операционную. Хуан Антонио сел в кресло и стал ждать.

* * *

– Ах, Мануэль, разве так ходят! – Сония переставила фигуру на прежнее место. – Вот, смотри. Можно только так.

Это был приятный для обоих вечер. Мануэль, сняв пиджак, с удовольствием смотрел и слушал Сонию, не забывая при этом изображать шахматного профана.

Они вдруг снова почувствовали себя молодыми. Да и разговор был у них о молодых – о Долорес и Рафаэле.

– Представляешь, теперь она курит сигары, одну за другой.

Сония скорчила удивленную гримаску.

– Я думала, она шутит – просто держит сигару во рту...

– Шутит! Я боюсь за Тино, ведь он отражение Долорес... – глаза Мануэля округлились от воображаемой картины: Тино с сигарой во рту. – Я чувствую себя лишним, когда они все время обсуждают "кубинский вопрос"...

Сония лукаво взглянула на Мануэля:

– Когда тебе будет совсем невмоготу, приходи сюда. Обещаю, что не буду курить сигары... Ой, Мануэль, ты снова ошибаешься, – Сония переставила фигуры.

– А ты знаешь, – Мануэль встрепенулся, глаза его блеснули, – я, пожалуй, не откажусь.

Он быстро сделал ход.

– Шах и мат!

– Хитрюга! – Сония потянулась к Мануэлю, но телефонный звонок спас его от "расправы".

Улыбка сползла с лица Сонии. Она повесила трубку и повернулась к Мануэлю:

– Звонил Хуан Антонио. С Летисией очень плохо. Я еду в больницу.

– Я с тобой.

Не в силах более испытывать состояние полной беспомощности, Хуан Антонио встал и подошел к стеклянным дверям операционной. Он видел тени передвигающихся фигур, слышал сквозь, бело-матовые двери громкие голоса.

– Спокойно... Тужьтесь, сеньора, тужьтесь...

– Доктор, пуповина... – тревожный женский голос.

– В чем дело?

– Доктор, инфаркт.

– Массаж. Скорее.

– Пришла в себя?