Моя жизнь

Хоть и не сразу, но пакет помощи начал работать. Чтобы восстановить мексиканскую экономику после краха 1982 года, понадобилось почти десятилетие. На этот раз экономический рост возобновился после года жестокой рецессии. После 1982 года Мексике понадобилось семь лет, чтобы снова получить доступ к рынкам капитала, а в 1995 году для этого хватило всего семи месяцев. В январе 1997 года, на три года раньше согласованного графика, Мексика полностью погасила предоставленный ей кредит и проценты по нему. Из выделенных нами 20 миллиардов долларов Мексика воспользовалась 10,5 миллиарда долларов и выплатила 1,4 миллиарда долларов процентов — почти на 600 миллионов больше, чем можно было бы получить, разместив эти деньги на то же время в казначейские облигации США, в которые были вложены другие средства Валютного стабилизационного фонда. Предоставление займа оказалось не только правильным политическим решением, но и удачной инвестицией.

Обозреватель газеты New York Times Том Фридман назвал предоставление займа Мексике «самым непопулярным, самым непонятным, но в то же время и самым важным внешнеполитическим решением администрации президента Клинтона». Возможно, он был прав. Что же касается оппозиции, то 75 процентов американцев выступали и против помощи России; мое решение вернуть к власти на Гаити Аристида также было непопулярным; мои действия в Боснии и Косове тоже вначале вызвали сопротивление. Опросы общественного мнения полезны тем, что информируют президента о настроениях американского народа и подсказывают ему, какие аргументы окажутся наиболее убедительными в тот или иной момент. Тем не менее они не должны диктовать решения, при принятии которых следует думать не только о сегодняшнем дне, но и заглядывать в будущее. Американский народ нанимает президента, чтобы он принимал полезные для страны решения с учетом длительной перспективы. Оказание помощи Мексике было полезным для Америки решением. Оно стало единственным разумным экономическим курсом, и, следуя ему, мы еще раз доказали, что являемся добрыми соседями.

Девятого февраля меня посетил Гельмут Коль. Он только что был переизбран на новый срок и уверял меня, что мне это также удастся, добавив, что, хоть мы и живем в бурное время, я в конце концов добьюсь успеха. На пресс-конференции, состоявшейся после нашей встречи, Коль сказал несколько теплых слов о сенаторе Фулбрайте, скончавшемся в тот же день, вскоре после полуночи, в возрасте восьмидесяти девяти лет. Коль подчеркнул, что он принадлежит к поколению людей, которые в студенческие годы «мечтали о том, чтобы получить стипендию Фулбрайта», и что во всем мире его имя ассоциируется «с открытостью, дружелюбием и сотрудничеством». Ко времени смерти сенатора Фулбрайта стипендию, носившую его имя, получали уже более 90 тысяч американских студентов и 120 тысяч студентов из других стран мира.

Я побывал дома у сенатора Фулбрайта и разговаривал с ним незадолго до его кончины. Он пережил инсульт, и речь его была несколько затруднена, но глаза по-прежнему светились умом, мозг активно работал, и нам удалось очень хорошо пообщаться. Фулбрайт навечно останется значительной фигурой в американской истории: «Всегда учителем и всегда учеником», как сказал я о нем на панихиде.

Тринадцатого февраля Лора Тайсон и другие члены Экономического совета при президенте — Джо Стиглиц и Мартин Бэйли — представили мне новый Экономический доклад президента. В нем говорилось и о наших достижениях после 1993 года, и о нерешенных проблемах — отсутствии роста доходов и социальном неравенстве. Я использовал эту информацию как повод для продвижения «Билля о правах среднего класса» и предложил в течение двух лет добиться повышения минимальной оплаты труда на 90 центов в час: с 4,25 до 5,15 цента. Это повышение имело самые благоприятные последствия для 10 миллионов работников, увеличив их ежегодный доход на 1800 долларов. Половина этого роста была необходима для того, чтобы компенсировать инфляцию и привести минимальный размер оплаты труда в соответствие с уровнем 1991 года, когда она повышалась в последний раз.