Моя жизнь

А пока что я тоже пустилась во все тяжкие. Ленечку отдали в детский сад. Олечка была с Дуняшей дома. За сыном чаще всего заходил отец, так как я возвращалась позже. Я перевелась из Саратовского университета в Московский. Переехали мы осенью 1929 года, а я кончила в декабре 1932 года. Училась я вечером, а днем работала в акционерном обществе «Трансстрой» (итальянцы нам строили подвесные железные дороги в разных местах Советского Союза) помощником юрисконсульта.

Юрисконсультом был наш приятель Б. А. Патушинский, маленький худенький еврей с огромными печальными глазами в пенсне. Умница, добрейший деликатнейший человек, советской власти преданный бесконечно, но уже начавший недоумевать и удивляться. Рассеян был до чрезвычайности. В молодости (ему было сорок лет) у него невеста кончила жизнь самоубийством. Мы не знали причины, и он был холост, жил с матерью, очень нуждался. Зарплаты на двух человек никак не хватало. Леня его частенько привлекал к литературной работе. Он писал статьи по строительному праву. Его очень ценили и уважали в Трансстрое. Он вечно волновался и нервничал, потел. «Вера Александровна, дайте папку, которую вы у меня взяли». – «Я не брала у вас папки». – «Ищите, мне очень нужно, а у меня ее нет». – «Я сейчас пойду искать на вашем столе, и если найду, вы женитесь!» – «Женюсь!» Я тут же на самом видном месте обнаруживаю папку. Смущение, извинения. У нас там была стенографистка, прекрасная стенографистка. Деваха лет девятнадцати. Здоровенная, высокая, косая сажень в плечах, красивая, румяная, очень молчаливая. И надо же было Борису Ароновичу влюбиться в эту стенографистку. Он обращался к ней не иначе как: «Извините, что я вас пригласил, мне нужно прибегнуть к вашему божественному искусству». На ее лице не вздрагивал ни один мускул. Она молча садилась, писала и молча уходила. Она была на целую голову выше Б. А. И вот он сделал ей предложение. Она сказала: «Я спрошу мамашу». Она была дочь мясника. Он переживал невероятно, еще похудел. Наконец, она говорит: «Мамаша говорит, что вы для меня стары». Это было еще деликатно. Она потом вышла замуж за прораба, рыжего огромного парня. Это была пара. Я забыла сказать, что Б. А. Патушинский был из семьи известных сибирских золотопромышленников. В детстве у него были учителя по иностранным языкам. В университет он поступил уже с нами. Это был единственный человек, который приходил ко мне уже после ареста Лени, и я была у него, кажется, один раз и там встретила его приятельниц по КВЖД (Китайско-Восточная железная дорога). Их мужья уже сидели. Тогда всех служащих КВЖД посадили как шпионов, когда дорога была передана китайцам[62]. Я им сказала, что встретимся где-нибудь в лагерях. Они замахали руками. Встретиться мы не встретились, но попали все туда же. Мать у Бориса Ароновича умерла. Он, не приспособленный к жизни, все хирел и хирел и умер от туберкулеза горла, когда нас не было в Москве. Работа в Трансстрое меня совсем не увлекала. По общественной линии я должна была вести консультации в Союзе строителей. Это было интересно и легко, были там довольны. После работы я бежала в университет, что-то там делала. Я совсем не помню там ни преподавателей, ни студентов. Я была такая усталая, что еле сидела. Домой на пятый этаж влезала с трудом. У меня стало плохо с сердцем. Вообще, все эти нагрузки были только от жажды жизни. Нужды никакой не было в этом.