Моя жизнь

Мне становилось все более и более ясно, что в Германии я не найду поддержки, необходимой для моей школы. Супруга кайзера придерживалась столь пуританских взглядов, что когда собиралась посетить мастерскую скульптора, то посылала вперед мажордома с приказом прикрыть все обнаженные фигуры простынями. Тяжелый прусский режим сделал для меня невозможной мысль о Германии как о стране, подходящей для моей работы. Тогда я подумала о России, поскольку встречала там столь восторженный прием, что нажила там целое состояние. Имея в виду возможность основания в Петербурге школы, я снова отправилась туда в январе 1907 года в сопровождении Элизабет и группы из двадцати маленьких учениц. Этот эксперимент не удался. Хотя публика с сочувствием встречала мои призывы к возрождению подлинного танца, но императорский балет слишком прочно укоренился в России, чтобы сделать возможным какие-то изменения.

Я привела своих маленьких учениц посмотреть, как обучают детей в балетной школе. Последние смотрели на них, как канарейки в клетке могут смотреть на кружащихся в воздухе ласточек. Но в России еще не пришло время для школы свободного человеческого движения. Увы, здесь по-прежнему существовал балет как неотъемлемая часть царского этикета. Единственную надежду на создание моей школы в России, школы более свободного самовыражения человека, вселяли усилия Станиславского. Но, хотя он и делал все, что в его силах, чтобы помочь мне, у него не было возможности разместить нас в своем великом Художественном театре, чего мне очень хотелось бы.

Итак, потерпев неудачу найти поддержку для своей школы в Германии и России, я решила попытать счастье в Англии. Летом 1908 года я повезла своих питомцев в Лондон. Под руководством знаменитых импресарио Джозефа Шумана и Чарльза Фромана мы танцевали несколько недель в театре «Дьюк оф Йорк» герцога Йоркского. Лондонская публика смотрела на меня и мою школу как на какое-то очаровательное развлечение, но я не смогла найти реальной помощи для основания будущей школы.

Семь лет прошло с тех пор, как я впервые танцевала в Новой галерее. Мне довелось испытать удовольствие возобновить прежнюю дружбу с Чарлзом Халле и поэтом Дугласом Эйнзли. Великая и прекрасная Эллен Терри часто приходила в театр. Она любила детей. Однажды, к их огромной радости, она взяла всех детей в зоологический сад. Милостивая любезная королева Александра дважды почтила наши представления своим присутствием, и многие представительницы английской аристократии, среди которых знаменитая леди де Грей, ставшая впоследствии леди Рипон, запросто приходили за кулисы, чтобы поприветствовать меня самым сердечным образом.

Герцогиня Манчестерская предположила, что моя идея сможет укорениться в Лондоне и что я смогу найти здесь поддержку для своей школы. Чтобы достичь этой цели, она пригласила нас в свой загородный дом на Темзе, где мы снова танцевали перед королевой Александрой и королем Эдуардом. В течение некоторого времени я лелеяла мечту и питала надежду на школу в Англии, но в конце концов меня снова постигло разочарование! Где было найти здание, страну или доход, достаточный для того, чтобы осуществить мои мечты в полной мере?

Расходы на мою маленькую паству были огромными. Мой банковский счет опять иссяк, и моей школе пришлось вернуться в Грюнвальд, а я подписала контракт с Чарльзом Фроманом на американское турне. Расставание с моей школой, Элизабет и Крэгом стоило мне больших страданий, но труднее всего было пережить разрыв крепких уз между мной и моей девочкой, Дейрдре, которой уже почти исполнился год и которая превратилась в белокурого розовощекого ребенка с голубыми глазами.

И так случилось, что одним июльским днем я очутилась совершенно одна на большом пароходе, направлявшемся в Нью-Йорк, как раз восемь лет спустя после того, как я покинула его на судне для перевозки скота. Я уже прославилась в Европе. Я успела создать свое искусство, школу, ребенка. Не так уж плохо. Но в финансовом отношении я стала ненамного богаче, чем прежде.

Чарльз Фроман был великим импресарио, но он не понял, что мое искусство по своей природе отличалось от обычного театрального предприятия. Оно могло найти отклик среди определенного ограниченного круга зрителей. Он выпустил меня в разгар августовской жары в качестве бродвейской приманки с маленьким, совершенно неудовлетворительным оркестром, пытавшимся исполнять «Ифигению» Глюка и Седьмую симфонию Бетховена. В результате, как и следовало ожидать, полный провал. Немногочисленные зрители, забредавшие в театр в эти знойные вечера, когда температура поднималась до девяноста градусов и более, приходили в недоумение и в большинстве случаев оставались недовольными тем, что увидели. Отзывы немногочисленных рецензентов носили отрицательный характер. В общем, я не могла не чувствовать, что мое возвращение на родину было большой ошибкой.