Моя жизнь

Временами он мог впадать в бешенство, пугавшее меня, по-настоящему пугавшее. Но эта ярость исчезала так же быстро, как и появлялась. В хорошем настроении он был нежен и ласков, как ягненок. Когда все шло именно так, как он хотел, когда он получал то, что хотел, он был просто очарователен. Помню, как однажды я спросила его: «Как мне понять итальянский характер? На улице они выскакивают из автомобилей, орут, кричат, все это выглядит так, будто они собираются убить один другого. А потом садятся в свои машины и разъезжаются как ни в чем не бывало. Меня это ужасно пугает, ведь я воспринимаю все это серьезно».

Позднее, в Риме, я как-то зашла на кухню, откуда доносился страшный шум, и увидела повариху и служанку с ножами, нацеленными друг на друга. Я чуть не упала в обморок. Мне и в голову не пришло, что это было стилем, нормой итальянской жизни, что им необходимо взбадривать себя таким образом — шумом, криками, — что в этом проявляется их страсть к театральным жестам, драме, трагедии. Я страдала понапрасну, ведь для итальянцев все это в порядке вещей.

Однажды, когда Роберто был в хорошем расположении духа, я сказала ему: «Знаешь, ты меня очень пугаешь, когда приходишь в ярость». Он ответил: «Тебе нужно в этот момент просто помочь мне. Ты думаешь, мне самому это нравится?» «Что же мне нужно сделать?» — спросила я. «Только обнять меня, — сказал он. — Обнять и крепко держать, чтобы я мог почувствовать твое тепло и любовь». «Хорошо, — сказала я. — Я попробую».

В следующий раз, когда произошел очередной из его взрывов, я подбежала к нему, взяла за руки, начала что-то говорить... И вдруг — бам! Он отбросил меня к стене так, что я чуть не разбилась. «Ну, — подумала я. — Тут уж я ничем не могу помочь. Приблизиться к нему — уже риск для жизни».

Той ночью в Мессине Роберто тщательно продумал план действий. Он был уверен, что Петер будет уговаривать меня уехать с ним или просто попытается похитить меня. Он знал, что в отеле три входа. Поэтому у каждого входа он поставил своего человека и потом на машине медленными кругами объезжал дом, будучи готовым к погоне, если вдруг мы попытаемся уехать. Мы с Петером находились в номере. Роберто кружил за окном, и через каждые полминуты раздавалось «вруум-вруум-вруум». А я только повторяла: «Вот он опять едет... вот опять!» Он ездил всю ночь, час за часом, а я сидела у окна, смотрела вниз и слушала, что говорил Петер. Это был кошмар.

Я сказала Петеру: «Сейчас я не могу уехать. Я должна закончить фильм, поскольку «РКО» вложила в него деньги».

Он согласился. Он понял это, но сказал: «Ты должна обещать, что сразу же после конца съемок вернешься в Америку. Там мы все обговорим». Я решила, что это самый лучший выход. Я думала, что смогу это сделать.

Продолжает Кей Браун: «Я должна была пролить елей на разверстые раны, но во всей Италии не хватило бы елея, чтобы умастить их. Я пыталась как-то разрядить ситуацию, сочинить некое заявление от имени Ингрид, которое должно было успокоить мировую прессу. Там говорилось, что она проясняет свои отношения с мужем, что она вернется на Стромболи, дабы закончить съемки, а потом встретится с мужем в Швеции или Соединенных Штатах. Все, что я написала, Арт Кон переделал, и все равно этот документ получился малоубедительным. Было еще одно условие, соблюдение которого могло притушить шум; Ингрид не будет жить в доме Роберто, они будут вести себя так, словно их не связывает ничто, кроме отношений между режиссером и актрисой. Позже я поняла, насколько выполнение этих заповедей было нереальным. Ведь для Роберто следовать им показалось бы большим безумием, чем для Ингрид решиться переплыть Атлантический океан. Тем не менее договоренность была достигнута. Оттенок фарса придал этой драме совершенно невероятный эпизод. Все было сделано для того, чтобы одурачить прессу и репортеров. Газетчики и не догадывались о том, что в Мессине что-то происходит. Тем не менее друзья Роберто тайком подходили ко мне и конфиденциально сообщали о тех мерах, которые были предприняты, чтобы сохранить в тайне наш стремительный бросок из отеля. Как только часы пробьют два, мы должны будем собраться наверху в коридоре, потом, следуя белым отметкам, спуститься вниз по черной лестнице к ожидающему нас автомобилю, быстро вскочить в него и умчаться на полной скорости.

Мы встретились в нужное время. Петера Линдстрома, конечно же, никто не предупредил о наших приготовлениях, и он не имел к этому никакого отношения. «Я не собираюсь пробираться через черный ход, — сухо сказал он. — Моя жена и я спустимся по лестнице и выйдем в вестибюль как обычно». Поэтому Роберто пришлось срочно бежать на задний двор за машиной, и, когда мы спустились, на улице стоял только юный фотограф лет шестнадцати. Ингрид и Роберто прыгнули в их красную гоночную машину и умчались. Я пристроилась на заднем сиденье маленького «фиата», где уже поместился итальянский адвокат, удостоверилась, что наш шофер не обратил никакого внимания на машину Роберто, и мы медленно отъехали.