Моя жизнь

единственным действенным сопротивлением правительству будет отказ от

сотрудничества с ним. Таким образом, я пришел к слову "несотрудничество". Я

тогда еще не имел ясного представления о всей сложности несотрудничества, поэтому в подробности не вдавался, а просто сказал:

- Мусульмане приняли очень важную резолюцию. Они откажутся от всякого

сотрудничества с правительством, если условия мира, не дай бог, окажутся для

них неблагоприятными. - Народ имеет неотъемлемое право отказаться от

сотрудничества. Мы не обязаны сохранять полученные от правительства титулы и

почести и оставаться на государственной службе. Если правительство предаст

нас в таком великом деле, как халифат, нам не останется ничего другого, кроме несотрудничества. Следовательно, мы имеем право на несотрудничество в

случае предательства со стороны правительства.

Но прошло еще много месяцев, прежде чем слово "несотрудничество" получило

широкое распространение. А пока оно затерялось в протоколах конференции.

Месяц спустя, на сессии Конгресса в Амритсаре я еще поддерживал резолюцию о

сотрудничестве с правительством: тогда я еще надеялся, что никакого

предательства с его стороны не будет.

XXXVII. СЕССИЯ КОНГРЕССА В АМРИТСАРЕ

Пенджабское правительство не могло долго держать в заключении сотни

пенджабцев, которых в период военного положения по приговору трибуналов, являвшихся судами только по названию, бросили в тюрьму на основании

совершенно недостаточных улик. Взрыв всеобщего возмущения против этой

вопиющей несправедливости был столь велик, что дальнейшее пребывание в

тюрьме арестованных стало невозможным. Большинство из них было выпущено на

свободу еще до открытия сессии Конгресса. Лала Харкишанлал и другие лидеры

были освобождены во время сессии. Братья Али явились на заседание прямо из

тюрьмы. Радость народа была безграничной. Председателем Конгресса был пандит

Мотилал Неру, который пожертвовал своей богатой практикой и поселился в

Пенджабе, посвятив себя служению обществу. Свами Шраддхананджи был

председателем протокольной комиссии.

До этого мое участие в ежегодных заседаниях Конгресса ограничивалось

пропагандой языка хинди, вследствие чего я произносил речь на этом языке, в

которой знакомил с положением индийцев в других странах. В этом году я не

рассчитывал, что мне придется заняться чем-нибудь еще. Но, как это бывало не

раз и раньше, на меня неожиданно свалилась ответственная работа.

Как раз в этот момент в печати было опубликовано заявление короля о новых

реформах. Даже мне оно показалось не вполне удовлетворительным; большинство

же было совершенно не удовлетворено. Но тогда мне казалось, что реформы эти, хотя и недостаточны, но приемлемы. По содержанию и стилю королевского

заявления я догадался, что автор его лорд Синха, и усмотрел в этом луч

надежды. Однако более опытные политики вроде ныне покойного Локаманьи и

Дешбандху Читта Ранджан Даса с сомнением качали головой. Пандит Малавияджи

занимал нейтральную позицию.

В этот свой приезд я жил в комнате пандита Малавияджи. Еще прежде, когда я

приезжал для участия в церемонии, посвященной основанию индусского

университета, я обратил внимание на простоту его жизни. Но теперь, живя с

ним в одной комнате, я имел возможность наблюдать его повседневную жизнь во

всех подробностях, и то, что я увидел, приятно поразило меня. Комната его

напоминала постоялый двор для бедняков. Едва ли можно было пройти из одного

угла комнаты в другой, так как она была битком набита посетителями. В часы

досуга она бывала открыта для всех случайных посетителей, которым

разрешалось отнимать у него сколько угодно времени. В одном углу этой лачуги

торжественно стоял во всем своем величии мой чарпаи.

Но не буду здесь подробно описывать образ жизни Малавияджи, вернусь к

своему рассказу.

Я получил возможность ежедневно беседовать с Малавияджи, который любовно, точно старший брат, разъяснял мне взгляды различных партий. Я понял, что мое

участие в прениях о реформах, провозглашенных королем, неизбежно. Поскольку

я нес ответственность за составление отчета Конгрессу о преступлениях в

Пенджабе, я понимал, что обязан уделить внимание всему, что нужно было еще

сделать по этому вопросу. Необходимо было провести переговоры с

правительством. На очереди стоял также вопрос о халифате. В то время я

верил, что м-р Монтегю не изменит сам и не допустит измены делу Индии.

Освобождение братьев Али и других арестованных казалось мне хорошим

предзнаменованием. Поэтому я думал, что правильнее будет высказаться в

резолюции не за отклонение, а за принятие реформ. Дешбандху Читта Ранджан

Дас, наоборот, твердо стоял за отказ от реформ как совершенно недостаточных

и неудовлетворительных. Локаманья держался нейтрально, но решил

присоединиться к той резолюции, которую одобрит Дешбандху.

Мысль о том, что я вынужден буду разойтись во мнениях с такими опытными, всеми уважаемыми лидерами, сильно меня тяготила. Но, с другой стороны, отчетливо звучал голос совести. Я попытался уехать с Конгресса, заявив

пандиту Малавияджи и Мотилалджи, что мое отсутствие на последних заседаниях