Моя жизнь

сильное влияние индуизма, поэтому они рассчитывали, что я буду им полезен. Я

объяснил, что мои познания в санскрите оставляют желать лучшего, что я не

читал индуистских священных книг в оригинале и даже с переводами их знаком

весьма поверхностно. Однако, веря в санскара (тенденции, обусловленные

предшествующими рождениями) и в пунарджанма (перевоплощение), они полагали, что я смогу в какой-то мере им помочь. И потому я чувствовал себя великаном

среди карликов. Нескольким теософам я начал читать "Раджайогу" Свами

Вивекананды, а вместе с другими читал "Раджайогу" М. Н. Двиведи. Один из

знакомых просил меня прочесть "Йога сутрас" Патанджали. Целой группе я

прочел "Бхагаватгиту". Мы создали своего рода "клуб ищущих", где происходили

регулярные чтения. "Гита" просто очаровала меня, я и прежде питал к ее

текстам большое доверие, а теперь почувствовал необходимость изучить ее еще

глубже. В моем распоряжении были один или два перевода "Гиты", при помощи

которых я старался разобраться в оригинале, написанном на санскрите. Я решил

также заучивать наизусть одно-два стихотворения в день. Этому я посвятил

время своих утренних омовений. Эта процедура длилась тридцать пять минут: пятнадцать минут уходило на чистку зубов и двадцать - на ванну. Зубы я

обычно чистил стоя, как это делают на Западе. Поэтому на противоположной

стене я прикалывал листки бумаги с написанными на них строками из "Гиты" и

время от времени смотрел на них, что облегчало запоминание. Этого времени

оказалось совершенно достаточно, чтобы запоминать ежедневную порцию стихов и

повторять уже заученные. Помнится, я выучил таким образом тринадцать глав.

Однако заучивание "Гиты" должно было уступить место другой работе - созданию

и развитию движения сатьяграхи, которое поглотило все мое время.

Какое влияние оказало чтение стихов из "Гиты" на моих друзей, могут

сказать только они сами; для меня же "Гита" стала непогрешимым руководством

в поведении, моим повседневным справочником. Подобно тому как я смотрел в

английский словарь, чтобы узнать значение новых слов, так обращался я и к

этому учебнику поведения за готовыми ответами на все свои тревоги и

сомнения. Такие слова, как "апариграха" (отказ от собственности, нестяжательство) и "самабхава" (уравновешенность), всецело завладели моим

вниманием. Как воспитать и сохранить эту уравновешенность - вот в чем

проблема. Разве можно одинаково относиться к оскорбляющим вас наглым и

продажным чиновникам, к вчерашним соратникам, затеявшим бессмысленный спор, и к людям, которые всегда хорошо относились к вам? Разве можно отказаться от

владения собственностью? Не является ли само наше тело собственностью? А

жена и дети - тоже собственность? Должен ли я уничтожить все свои шкафы с

книгами? Должен ли отдать все, что имею, и идти по стопам бога? Сразу же был

найден ответ: я не могу идти по его стопам, если откажусь от всего, что

имею. Мои занятия английским правом помогли мне в этом. Я вспомнил максимы

права справедливости, рассмотренные в книге Снелла. В свете учения "Гиты" я

более отчетливо понял значение слова "доверенное лицо". Мое уважение к

юриспруденции сильно возросло, потому что я открыл в ней религию. Я понял, что учение "Гиты" о нестяжательстве означает, что тот, кто желает спасения, должен действовать подобно доверенному лицу, которое, хотя и распоряжается

большим имуществом, не считает ни одной части его своей собственностью. Мне

стало совершенно ясно, что нестяжательство и уравновешенность предполагают

изменение души, изменение склада ума. Тогда я написал Ревашанкарбхаю, разрешив аннулировать страховой полис и получить то, что еще можно было

вернуть. Если же это не удастся, то нужно рассматривать уже выплаченные

страховые премии как потерянные, поскольку я убедился, что бог, создавший

мою жену и детей, как и меня, позаботится о них. Брату, который был мне как

отец, я написал, что отдаю ему все, что накопил до сих пор, и что отныне он

не должен ожидать от меня ничего больше, так как все будущие мои сбережения, если таковые окажутся, пойдут на благо общины.

Нелегко было убедить брата в правильности такого шага. Сурово разъяснял он

мой долг перед ним. Не следует, говорил он, стремиться быть умнее своего

отца. Я должен помогать семье, как это делал он. Я ответил брату, что

поступаю так же, как поступал наш отец. Следует лишь немного расширить

значение понятия "семья", и тогда мудрость моего шага станет очевидной.

Брат отказался от меня и фактически прекратил со мной всякие отношения. Я

глубоко страдал, но отказаться от того, что считал своим долгом, было бы еще

большим страданием для меня, и я предпочел меньшее. Однако это не повлияло

на мою привязанность к брату, которая оставалась столь же чистой и сильной.

В основе его несчастья лежала огромная любовь ко мне. Он хотел не столько

моих денег, сколько того, чтобы я вел себя правильно по отношению к своей

семье. Однако в конце жизни он одобрил мою точку зрения. Будучи уже почти на

смертном одре, он осознал правильность моего поступка и написал мне очень

трогательное письмо. Он просил у меня прощения, если только отец может