Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки

Там было много таких же как мы, малолеток, и после того, как полицейские убедились, что мы все убежали из дома, нас отвезли в участок на Савиль—Роу и заперли на время, пока не определят точно кто мы и откуда. Всё происходило так как если бы нас собирались рассовать по детским домам. Это была самая длинная ночь в жизни, никто даже не заглянул, чтобы уменьшить наше всё возрастающее беспокойство.

На следующий день нас с Пламой разделили и отослали в два разных дома. Меня отправили в Норвуд. Там было много трудных детей, у многих явно были психические расстройства, они весь день сидели по углам и тряслись. Для меня там было даже неплохо, я провела там три недели и делала многое такое, что никогда ещё не делала, например, играла в теннис. Часто мы садились в круг и болтали о том, в какое приключение мы отправимся в следующий раз. Многие уже успели попутешествовать и были так далеко, как ни Плам, ни я бы не отважились. Слушая их рассказы, я начала думать, что возможно, возвращение домой не совсем уж плохая идея. Пройдёт совсем немного времени и я смогу приехать в Лондон совершенно законно.

По истечении трёх недель я предстала перед судом. Мо родственники должны были доказать судье, что они способны препроводить меня домой и обеспечить надлежащий присмотр.

Лил, Тома и Чёрную Нану привёз в Лондон дядя Джек на Скачущей Лене, но когда они добрались до Гайд–Парк–Корнер, который в те дни был закрыт для машин, и был знаменит своими бегами, у него началась паника. Он остановил машину и отказался двигаться куда бы то ни было. Никто не изъявил желания сесть за руль и так как они остановились в самой гуще потока, все эти несимпатичные водители стали истошно сигналить и, проезжая мимо них, угрожающе грозить кулаками. Они решили покинуть Лену и обратились в бегство. Собрав всё своё достоинство, остальную часть пути до здания суда они совершили на общественном транспорте.

Спустя пару часов мы все сидели за столом в большом зале заседаний суда. На мне было скромное платье, которое Лил заблаговременно прислала мне. Изо всех сил я старалась выглядеть покорной дочерью, но никак не убежавшим из дома ребёнком. Официальные лица по другую сторону стола спросили меня, что хотела бы я.

— Я хочу домой, — произнесла я, так жалобно, как могла.

— Не будешь ли ты пытаться убежать из дома снова?

— О, нет.

Думаю, мне удалось поймать именно ту нотку, но если не это, так глаза у меня были точно уж на мокром месте.

К тому же Лил сумела убедить их, что она справится со мной, если они позволят мне вернуться. Она заговорила их полностью, а она умела это делать, если делала, как это было с монахинями из Шхер, и через несколько часов мы спасли Лену из цепких лап полиции, заплатив штраф за то, что бросили её посередине улицы, и обратили наши взоры назад на север.

Настроения у меня не было никакого и я тупо уставилась в окно, пока бабушка хлестала меня языком всю дорогу, я и злодейка, я и неблагодарная, и одни проблемы со мной, и дорого за мной ездить, и страдания, которые они вечно испытывают, и не жалею я мою бедную мать, и не жалею я её самою… и прочую стружку.

— Твоя бабушка совершенно права.

— Ты должна слушаться бабушки!

— Ты неблагодарная эгоистка.

Мои глаза были прикованы к проносящемуся мимо пейзажу, я не проронила ни слова, мечтая о том дне, когда смогу без затруднений покинуть их всех и уже никто не будет возвращать меня назад в машине с лошадиным именем.

*

— Кто это? — спросила я, держа в руках фотографию двух маленьких девочек.

Я разглядывала альбом своей сводной сестры Джин.

— Анна и Давина, — сказала Джин, и добавила, что фактически это мои сёстры.

Я никак не могла понять, о чём она мне говорит.

— У меня их две, но они остались с нашим отцом.

— Ничего не понимаю, ты хочешь сказать, что у меня ещё есть две сестры? — спросила я и Джин, вздохнув, присела рядом со мной.

— Когда Лил вышла замуж за Джорджа, моего отца, у них родилась я, затем, уже много позже, родились Анна и Давина. Здесь, — она перевернула лист альбома, где была фотография молодой Лил в дорогой меховой накидке, стоящей рядом с явно благополучным человеком на фоне Роллс–Ройса.

— У него всё в порядке. У него фармацевтическая фабрика и он производит запатентованные лекарства. Большой дом, слуги и всё такое, но Лил не может подолгу оставаться в одном доме. Все были рады за Лил, когда она вышла замуж за моего отца, но Лил заскучала и сбежала с каким–то шахтёром, он был много младше её.

— Что, вот так сорвалась и ушла?

— Три недели её не было, затем она вернулась, чтобы забрать меня. Мне было 16, но она оставила Анну и Давину отцу. Она так ни разу их и не видела с того дня. Ни разу.

Я была потрясена. Всё, что Лил проделала с нами, она это уже проделала и прежде.

— А что тот шахтёр?

Джин пожала плечами.

— Не знаю. Следующим был твой отец, он снимал комнату в доме твоей бабушки, у них родились ты и Джон. Через 10 лет она повторила целиком этот спектакль, но уже с Томом.