Читаем Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки полностью

Денег у нас по–прежнему достаточно не было. Должно быть, Час как–то пожаловался Ринго Старру, что мы продолжаем скитаться по отелям и он уже не в состоянии оплачивать их, поэтому он предложил нам свою квартиру на Монтегю–Сквер. Сам он уже давно жил за городом и ему она была не нужна.

Отремонтированный городского вида дом на Марбл–Арк с высоким бельэтажем. Спальня Часа с Лоттой с белым ковром на полу, рядом гостиная, мы же с Джими разместились под ними в полуподвальном этаже рядом с кухней. Наверху — ванная комната с розовой утопленной в полу ванной, нам она показалась диковинкой, вход в наш с Джими туалет был из кухни, ещё там было помещение, где можно было переодеться. В нашей спальне стоял ужасный старый камин, стены были обшиты деревянными панелями, но это место было лучшим из тех, где мне приходилось жить и, думаю, очень подходящим для растущей поп–звезды. Кухней мы пользовались вместе с Часом и Лоттой, но надо сказать, что там мы редко с ними пересекались.

Наше первое Рождество. Такие праздники как Рождество и день рождения для нас с Джими мало значили, возможно потому, что в детстве мы о них ничего не знали. Мы приготовили подарки друг другу, но едва ли они подходили этому событию и я не думаю, что мы когда–либо собрались бы купить ёлку и украсить её. Однако Час отмечал свой день рождения дома, устроив большой праздник, который выбился из под контроля и ёлка в конечном итоге повалилась на Билла Ваймана и его подружку, сидевших на полу как раз под ней.

Я не видела никогда более нелепого музыкального центра, как этот проигрыватель, вмонтированный в занимающий почти всю стену гостиной деревянный кабинет, заваленный стопками пластинок. Джими включал его только для того, чтобы послушать какую–нибудь только что купленную на сэкономленные деньги блюзовую пластинку Элмора Джеймса, Muddy Waters или Молнии Хопкинса. Те небольшие деньги, которые он зарабатывал, он тратил в основном на одежду и на такси. Мы часто прочёсывали с ним модные лавки, расположенные по Карнаби–Стрит и Кингс–Роуд, точно так же как я это делала с Брайаном, хотя к этому времени выбор был уже значительно лучше.

Как только появлялись деньги, мы покупали пластинки. Одна из его любимых, это пластинка Билла Кросби I Started Out as a Child. У него было ещё несколько пластинок Кросби, которые он ставил друзьям, если они хотели, что–нибудь послушать. Он хорошо владел мимикой и своим голосом, когда, конечно, было настроение. Больше всего ему нравилось пародировать Дэвида Фроста.

За то время, когда мы были вдвоём, мы составили отличную коллекцию пластинок, которая ныне продана поклоннику Джими Полу Аллену, одному из основателей Майкрософта и создателю проекта Experience Music в Сиэтле. Коллекция в основном состояла из старых блюзов, которые он обычно слушал с благоговением или подыгрывал им на гитаре. Также у нас было много другой музыки, очень много пластинок дарили сами музыканты. Классику Джими покупал тоже, Мессию Генделя, сюиту Планет Густава Холста, но чаще по наитию, или увидев на стенде, или просто хотел узнать об этом по подробнее. Думаю, сюиту Планет он купил из–за обложки, на ней была изображена солнечная система, а он только что прочитал научно–фантастический роман на эту тему. Сюита ему понравилась и он проиграл её несколько раз. Некоторые пластинки он покупал и, прослушав раз, больше их никогда не ставил. Когда Джон и Йоко подарили всем нам свой спорный альбом Virgins, мы купили его завёрнутым в крафт, потому что на обложке они сфотографированы голыми. В те годы это считалось недопустимым и владельцы магазинов настаивали на том, чтобы покупатели не разворачивали покупку внутри магазина.

Жить двумя семьями под одной крышей оказалось очень проблематично. Наши споры с Джими часто оканчивались криками, в то время как Лотта никогда не повышала голос на Часа и во всём с ним соглашалась. Они жаловались, что наши препирательства со всеми подробностями слышны им в их комнате над нами. Час вдруг обнаружил для себя, что с Джими совершенно невозможно договориться. Он всегда делал то, что хотел, не беря в расчёт мнения других людей, и когда ему что–то нужно было, он делал это тотчас, и неважно, можно это или нет.

— Чёрт побери! Почему ты до сих пор не научилась готовить!? — приходил Джими в ярость, когда перед ним появлялась тарелка с чем–то отдалённо похожим на еду.

— Почему бы тебе не приготовить самому? — вторила я, подражая его голосу, хотя моё красноречие было много скуднее. Если у меня не было желания, я никогда ничего не могла придумать, даже если Джими мне подробно об этом просил.

Все эти споры никогда нас особенно не беспокоили, думаю потому, что мы оба росли под криками наших родителей и научились всерьёз их не воспринимать. Вот мы мирно беседуем, а минуту назад стоял крик и визг. Но и Часу, и Лотте всё это стоило больших усилий. Много лет спустя личный ассистент Майка Джеффери в интервью для одной книги сказала, что я была единственным человеком, который смог ужиться с Джими. Сама я никогда об этом не додумалась бы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Оперные тайны
Оперные тайны

Эта книга – роман о музыке, об опере, в котором нашлось место и строгим фактам, и личным ощущениям, а также преданиям и легендам, неотделимым от той обстановки, в которой жили и творили великие музыканты. Словом, автору удалось осветить все самые темные уголки оперной сцены и напомнить о том, какое бесценное наследие оставили нам гениальные композиторы. К сожалению, сегодня оно нередко разменивается на мелкую монету в угоду сиюминутной политической или медийной конъюнктуре, в угоду той публике, которая в любые времена требует и жаждет не Искусства, а скандала. Оперный режиссёр Борис Александрович Покровский говорил: «Будь я монархом или президентом, я запретил бы всё, кроме оперы, на три дня. Через три дня нация проснётся освежённой, умной, мудрой, богатой, сытой, весёлой… Я в это верю».

Любовь Юрьевна Казарновская

Музыка
Моя жизнь. Том II
Моя жизнь. Том II

«Моя жизнь» Рихарда Вагнера является и ценным документом эпохи, и свидетельством очевидца. Внимание к мелким деталям, описание бытовых подробностей, характеристики многочисленных современников, от соседа-кузнеца или пекаря с параллельной улицы до королевских особ и величайших деятелей искусств своего времени, – это дает возможность увидеть жизнь Европы XIX века во всем ее многообразии. Но, конечно же, на передний план выступает сама фигура гениального композитора, творчество которого поистине раскололо мир надвое: на безоговорочных сторонников Вагнера и столь же безоговорочных его противников. Личность подобного гигантского масштаба неизбежно должна вызывать и у современников, и у потомков самый жгучий интерес.Новое издание мемуаров Вагнера – настоящее событие в культурной жизни России. Перевод 1911–1912 годов подвергнут новой редактуре и сверен с немецким оригиналом с максимальным исправлением всех недочетов и ошибок, а также снабжен подробным справочным аппаратом. Все это делает настоящий двухтомник интересным не только для любителей музыки, но даже для историков.

Рихард Вагнер

Музыка