Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки

Графское Подворье, которое показалось мне центром мира, когда я впервые приехала из Дерби, ассоциировалось теперь в моём сознании с дальним захолустьем. Я же практически выросла в центре, но я видела, насколько серьёзен был Час, и, в конечном счёте, это же он предоставил мне крышу над головой на время моих поисков. Я не представляла, что мне делать со всеми нашими вещами, которые накопились за время нашей совместной жизни на Аппер–Беркли–Стрит, вся наша одежда, пластинки. Он по–прежнему путешествовал с одной простой сумкой и гитарой, и это не обсуждалось. Для жизни, нам много не требовалось, но я не представляла, как это всё могло уместиться в гостиничном номере. Тогда я позвонила своей подруге, Кэрол, которая жила с Грэмом Эджем и рассказала ей о моей участи.

Кэрол рассказала Грэму и его приятелю Джастину Хейворду о нашем плачевном положении, они тут же предложили свою квартиру для наших вещей, которая не многим больше, чем пара знаменитых лежаков в римских банях. Они прислали своих роуди, помочь запаковать наш хлам и перевезти к ним.

Я отправилась посмотреть наш номер в Парк–отеле, там всё приводило в ужас. Похоже, Час решил поиздеваться над нами. По сравнению с тем, что я там увидела, Гайд–Парк Тауэрс был замком в Савойе. Туалет был на другом этаже. Комната казалась просторной из–за того, что две железные кровати были очень узки, картину дополняли старые в пятнах занавески и линолеум на полу. Телефона, конечно не было. Внизу, в холле я заметила будку. Я пулей выскочила оттуда на свежий воздух и позвонила Кэрол и в красках описала увиденное.

— Тебе нельзя там оставаться, — услышала я в ответ. — Приезжай сейчас же, поживёшь пока у нас. Будешь спать на диване.

Я была тронута до глубины души.

Каждый день мы в четыре глаза штудировали газеты с объявлениями о сдаче квартир. Прошло несколько дней, пока, наконец, Кэрол не попалось на глаза объявление, что сдаётся квартира на Брук–Стрит, недалеко от угла Бонд–Стрит и Клериджа. Кэрол тут же позвонила и договорились о времени, когда можно будет посмотреть квартиру.

Мы встретились, парня звали Тони Кэй, внизу у него был модный ресторан с броским названием «Мистер Любовь». Это был старый отремонтированный дом эпохи короля Георга, над рестораном было два этажа, где располагались какие–то конторы, квартира была на самом верху, куда вела узкая лестница. Требовалось только кое–что подкрасить и докупить мебели, очень уютная, не то что предыдущие наши две квартиры, а ещё современная кухня и ванная комната вся в розовых тонах.

— Должна предупредить вас, — сказала я Тони, — здесь будет жить Джими Хендрикс, он гитарист.

— Мне всё равно кто, — успокоил меня он, — платите — живите.

— Хорошо, — сказала я, — это нам подходит.

Плата была высокой. 30 фунтов в неделю, в 1968 году это были большие деньги, но это было именно то, что я искала, к тому же, я уже могла не беспокоиться о цене. Час и Джими давно уже сделали так, чтобы я не нуждалась в деньгах. И, так как мне нужно было всё равно где–то жить, я решила, что лучшего места мне не найти.

Мы долго веселились, когда нечаянно выяснили, что сам Георг Фридрих Гендель жил в этом доме — на фасаде висела мемориальная доска, но мы её не замечали, так как пользовались соседней дверью. Впрочем, ничего удивительного в том, что у Хендрикса, одного из величайших музыкантов своего времени, могли быть схожие с ним вкусы. Но было ещё одно общее в их судьбах помимо того, что они оба музыканты. Оба вынуждены были покинуть свою родину и приехать в Англию, где нашли признание и завоевали мировую славу своим трудом.

Теперь, когда, наконец, у меня была крыша над головой, оставалось только достать мебель. Там не было даже кровати. Одинокий ковёр и занавески на окнах и что–то из посуды — вот и вся моя обстановка в первое время. Я никогда прежде ничего не покупала из мебели и совершенно не представляла с чего начать. И так как мы с Джими вроде как считали себя семейной парой, то к возвращению его из Америки, в июле, я сняла номер на пару дней в отеле Лондондерри на Парк–Лейн, и мы с ним отправились за покупками. После того как выбрали кровать, помимо всего остального купили шторы из бирюзового бархата и огненно красный ковёр — такой цвет редко тогда можно было встретить. Джими нравилось подбирать цвета и материю и он долго обсуждал что–то с продавцами. Многие покупатели останавливались и с изумлением его разглядывали, видно было, что они никак не ожидали встретить здесь Джими Хендрикса, с жаром обсуждающего расцветку и качество материи в отделе занавесей и штор у Джона Льюиса. Джими оставил меня с тысячью фунтами, чтобы я прикупила всё в том же духе, и вернулся в Штаты продолжить гастроли.

— Что случилось с Часом? — хотела я знать. — Вы что, поругались? Почему он выкинул нас?

На эту тему со мной не разговаривали. Я перебирала все возможные объяснения и не нашла ничего лучшего, как подумать, что во всём виновата кислота, аргументы в пользу желания самому продюсировать или осуществлять какие–то свои собственные музыкальные проекты отпали сами собой.