Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938

«Идите, мы поможем вам», – сказали они и, прежде чем я успела произнести еще слово, подняли меня на свои плечи над толпой. И с этой высоты я произнесла свою первую речь в стране, из которой я уехала в добровольную ссылку ровно двадцать лет назад.

В Петрограде нас встречала гораздо более впечатляющая демонстрация, на которой от имени правительства нас приветствовал Чернов, член Думы и кабинета министров. С ответными речами выступили Гримм и Луначарский.

К моему удивлению, один из моих братьев пришел на вокзал, чтобы встретить меня. С тех самых пор, как я стала вести активную работу в революционном движении, я была очень осмотрительной и не вовлекала членов моей семьи в свою жизнь за границей, чтобы не навлечь на них подозрений или преследований со стороны российских властей. Несколько раз я встречалась со своей самой старшей сестрой Анной, когда она приезжала отдохнуть на какой-нибудь модный курорт в Германии или Швейцарии, но с начала войны я даже не переписывалась с ней напрямую из страха, что письма от члена Циммервальдского движения могут навлечь подозрения в предательстве на всю семью. Война также положила конец получению мной пособия, от брата.

Я не сообщала никому из своих родственников о своем возвращении в Петроград, но они видели объявление в газетах, и теперь Анна послала моего брата встретить и привезти меня в ее дом. До того как я приехала в Россию, я знала, как трудны будут условия жизни из-за нехватки продовольствия и жилья, но я приняла решение, что в свободной России я буду делить с рабочими все трудности и не буду ничего принимать от своих состоятельных родственников. Но мой брат так расстроился, видя мое нежелание остановиться в доме нашей сестры, что я в конце концов согласилась поехать к ней на несколько дней. Анна была самой старшей в семье, а я – самой младшей и, как и ее дети, звала ее мамой. Несмотря на то что она никогда не разделяла и даже не понимала моей позиции и стремлений, мы очень любили друг друга. Я поняла, что мне очень трудно отказать в этой просьбе. Несколько дней в ее доме не будут иметь никакого значения, а потом я найду себе собственное жилье и снова приступлю к работе, какая для меня найдется. Оставив большую часть багажа на вокзале и взяв с собой только небольшую сумочку, я с братом поехала к сестре.

Мы едва успели обнять друг друга после стольких лет разлуки, когда я заметила ее возбуждение. Сначала я подумала, что оно результат общего напряжения и неопределенности, в условиях которых жила русская буржуазия в то время всеобщей деморализации, когда никто не знал и даже не мог предположить, что может принести с собой следующая неделя. Но вскоре я поняла, что причиной озабоченности Анны было нечто большее, чем эта ситуация. Агитация большевиков за продолжение революции, их нападки на Временное правительство уже вызвали контрнаступление против них буржуазии и либеральной прессы. Это наступление, естественно, включало в себя всех российских интернационалистов, которые были против продолжения войны. Слово «большевик» уже становилось в русской прессе синонимом слов «бандит» и «германский агент». И когда Анна показала мне вырезки, в которых мне навесили ярлык большевички и одного из самых активных противников войны, я сразу же поняла причину ее волнения.

– Ты и вправду большевичка? – спросила она меня встревоженно. – Это означает борьбу как против нового правительства, так и против старого: еще больше крови, больше преследований. Даже если бы ты была меньшевичкой или принадлежала бы к одной из других группировок, это было бы не так плохо. Но, будучи большевичкой, куда ты пойдешь, как ты найдешь себе кров?

Я без труда поняла, что она боится предложить убежище большевичке и что ее беспокойство обо мне борется со страхом за себя. Хотя я не была членом фракции большевиков, я, подобно многим другим интернационалистам, разделяла их общее отношение к войне и революции. Я не хотела разуверять свою сестру, отделив себя от них, и, зная, что будет лучше, если наш разрыв будет окончательным, я ответила:

– Да, я большевичка.

Когда на следующий день мне позвонил брат и я объяснила ему, что хочу немедленно покинуть дом Анны, он уверял, что у меня может уйти несколько недель на то, чтобы найти себе комнату для жилья. Из-за быстрой дезорганизации армии тысячи солдат хлынули в города, а вместе с развалом работы железных дорог в города потянулись тысячи сельских жителей. Даже возвратившиеся эмигранты, принадлежащие к наиболее влиятельным партиям в правительстве, столкнулись с трудностями в получении крыши над головой. Жилье высших слоев общества еще не было захвачено, как это случится после Октября, и мой брат все еще владел комфортабельной квартирой. В то время его семья была в отъезде, и по его настоятельной просьбе я решила остановиться у него, пока не смогу найти свое место при новом порядке.