Моя жизнь и стремление. Автобиография

И это мистично? Не так уж!

Это настолько очевидная притча и настолько мало мистическая, что всякий, кто отрицает первое и утверждает второе, кажется мне, честно говоря, человеком, заслуживающим имени, которое не хочу называть.

Любой, кто имеет добрую волю и не читает мои книги с абсолютно враждебными намерениями, легко обнаружит, что их содержание почти полностью состоит из притч.

И как только он подошел к такому пониманию, многочисленные небесные сказки, перемежающие с этими притчами и составляющие реальное, глубочайшее содержание моих рассказов о путешествиях, определенно, не будут скрыты от него.

Именно из этих сказок в конце моих последних дней должна развиться моя настоящая жизнь.

Моя первая фигура, а именно Хаджи Халиф Омар — это сказка, а именно, история о потерянной человеческой душе, которую нельзя будет найти снова, если она не найдет себя.

И этот Хаджи — моя собственная Анима, да, анима Карла Мая!

Описывая все ошибки хаджи, я описываю свои собственные и признаюсь, что ни один другой писатель никогда не делал этого так обстоятельно и искренне.

Так что я могу утверждать, что не заслуживаю определенных упреков со стороны моих оппонентов.

Если бы эти противники осмелились говорить о себе также открыто как я, то возникла бы так называемая проблема Карла Мая.

Проблема Карла Мая давно вышла на ту стадию, на которую она и должна выйти, нравится это кому-то или нет.

Потому что эта проблема Карла Мая — тоже притча.

Это не что иное, как та великая общечеловеческая проблема, над решением которой уже работали бесчисленные миллионы людей, не достигнув ничего осязаемого.

Точно так же люди работали надо мной в течение десятилетий, не продвигаясь дальше той грустной карикатуры, в виде которой я живу в мозгах и трудах тех, кто думает, что они призваны решать проблемы, но делают это лишь там, где их нет.

Я также упоминаю сказку «Мара Дуриме», о человеческой душе, «Шакара», о благородной, посланной Богом женской душе, которой я придал облик моей нынешней жены. Сказка «Искупленный падший», «Окруженный стенами Господь Бог», «Окаменевшие молитвы», «Каменные души», «Розовые колонны Бейт-Уллаха», «Прыжок в прошлое», «Джемма живых и мертвых», «Битва при Джебель-Аллахе», «Озеро Махалама», «Гора царских гробниц», «Мир Джиннистана», «Мир Ардистана», «Город умерших», «Джебель Мухаллис», «Водораздел Эль-Хадд» и многие, многие другие.

Непостижимо, как можно называть мои книги «сочинениями для юношества», а меня «молодежным писателем» с таким значимым в психическом и эмоциональном плане, даже сложным содержанием, если не знать, что все, кто совершает эту ошибку, либо мало что поняли, либо и вовсе не читали.

Даже «Виннету», который кажется таким легким для чтения, требует к концу четвертого тома размышления и понимания, чего, конечно же, не стоит ожидать ни от ученика, ни от девочки-подростка!

Если придерживаться выражений «сочинения для юношества» и «молодежный писатель», мне придется определить это как сознательную чушь, с которой не согласится ни один порядочный серьезный критик.

Но если вы честно и правдиво признаете, что мои «Рассказы о путешествиях» и не были написаны для молодежи, то популярное ныне утверждение о том, что они вредны, потеряет всякую основу. Пусть читают их только те, кому они не вредны, я никого не заставляю делать это!

О чем и в чем смысл всех обвинений, которые сейчас выдвигаются против меня в сотнях газет?

Между тем, если вы внимательно рассмотрите эти обвинения, они потеряют всякое значение.

Меня хвалили, теперь бранят.

Это стало таким модным но, как и всякая мода, снова превратится в свою противоположность. Хотя эта мода — уже не просто мода, а популярность!

Даже если мои книги больше бы никто не читал, меня это ничуть бы не обеспокоило, потому что я знаю, что люди скоро разберутся, о чем на самом деле идет речь, и будут действовать соответственно.

Да, если бы я просто угостил своих читателей развлечением, мне бы пришлось исчезнуть со сцены, чтобы никогда не появляться снова, и я был бы настолько разумен, чтобы пойти на это.

Но за свою «Жизнь и стремления» я совершил слишком много и слишком больших ошибок, чтобы погибнуть ни за что, ни про что, ничего из себя не представляя, навсегда исчезнув. Я должен это исправить!

Каковы бы ни были смертные грехи, их должно исправить и искупить, и какое счастье, если Небеса благоволят отдать долг не после смерти, а заплатить его здесь.

Я хочу это сделать, я могу это сделать и я сделаю это!

Да, смело говорю: это я уже сделал!

Я давно вернул земному закону все, что он должен был от меня получить, я больше ему ничего не должен.

А то, что выходит за рамки этих рукотворных параграфов, я улажу, посвятив то, что я собираюсь написать великому верующему, очень хорошо знающему, должен ли я ему больше, чем тем другим, считающими себя лучше, чем Май.

Я убежден, что мои грехи, приписываемые мне, являются личными, а не литературными; в отношении последних мне не известно о каких-либо нарушениях.